Стиврат подполз к Духу и теребил свисавшую с его пояса трещотку. Внутри барабанили камешки.
У Сеславина подрагивали руки, иногда содрогалось все тело. Ярвенне начинало делаться страшно. Соприкоснуться сознанием с Духом — это могло быть опасно: в нем миллионы существ, доброжелательных и нет, совсем немного просвещенных и море совершенно темных и диких. Духа сводит с ума засевший в недрах Земли паразит. Почему последние дни так тревожно ревел тур?
Внезапно Дух тяжело поднялся и медленно побрел в чащу, опустив рогатую голову. Наигравшийся погремушкой Стиврат уже спал, свернувшись в траве.
Сеславин уронил на грудь голову, в безжизненной позе подавшись вперед. Ярвенна, поддержав мужа за плечи, уложила на землю.
Ему по-прежнему чудились пещеры, озера, образующиеся в подземных полостях, естественные колодцы и шахты. Там вода была мертвой от соли или, смешиваясь с известью, превращалась в камень, и стояла вечная тишина. Но в ней шелестели звуки миллионов капель и стекающих по стенам ручьев. В темных залах ползали улитки со светящимися раковинами. Сеславин упорно искал выход, чувствуя, что в самой глубине дышит демон-пожиратель, победивший враг Духа — паразит.
Сеславин приходил в себя долго: он уже был не в забытье, но еще не в сознании, уже начал чувствовать, как ему на голую грудь и на лицо льется ледяная вода, но не мог ни открыть глаза, ни пошевелиться. Наконец он вырвался из беспамятства таким усилием, что тут же приподнялся на локтях, глядя перед собой невидящим взглядом. Сеславин даже не понял сразу, спасение это или смерть.
Он проспал до вечера под навесом на краю поляны. Вечером вместе с Ярвенной и Стивратом они вернулись в Лесную Чашу.
Здесь Сеславин жил в комнате старшего брата Ярвенны на втором этаже большого дома. Братья-погодки выросли и разъехались. Младший учился на первом курсе в Даргородском университете и собирался стать смотрителем полевых угодий. Старший брат уехал к морю Хельдвик — в Ирменгард, поступил на судостроительный факультет и проходил практику на верфях.
Сеславин не только ощущал себя, но и внешне выглядел путником, который пришел из дальних мест, испытав по дороге нужду и опасности. Мать и отец Ярвенны с тревогой поглядывали на него, уходившего из дома лишь нынче утром, а вернувшегося, как после долгих скитаний. Казалось, он нетвердо помнит даже расположение комнат.
Со слов мужа Ярвенна записала его видения. В открытые окна долетали свежие запахи сада. Над письменным столом были прибиты полки, на которых стояли детские книжки о приключениях, а в углу — деревянный, тщательно вырезанный меч и детский лук со стрелами.
— У братьев, когда они учились в школе, здесь была сторожевая башня, — объяснила Ярвенна и подошла к окну. — Тут они несли дозор.
Сеславин лежал на диване. Он смотрел в потолок, запрокинув голову на подушку.
— У нас в Обитаемом мире давным-давно не было войн, — вдруг задумчиво проговорил он. — А я даже оглянуться не успел, как стал воином. И Аттаре стал воином на Земле Горящих Трав. У меня тоже когда-то был деревянный меч…
Ярвенна села на подоконник. В руках у нее все еще была тетрадка и карандаш.
— Спи, — сказала она и без улыбки добавила. — Воин… Пока дома, спи.
Ночью на веранде светло и прохладно. В небе стоит яркая луна, настольная лампа похожа на такую же луну, только в абажуре. В углу валяются каркасы нескольких недоплетенных корзин: Аттаре забросил это увлечение, и они пылятся, в них поселились цикады.
Аттаре писал монографию, два дня в неделю отдавая чтению лекций в университете. Он по-прежнему носил бороду, по деревне ходил босой и время от времени отправлялся с мотыгой в общинные виноградники.
Каждый рассвет Аттаре шел к морю. В голубой вышине ему иногда чудилось пустое место: место, где должен быть виден его летящий крыломах. Аттаре швырял в море камешки, залезал на большие валуны и возвращался домой, чтобы выпить кружку вина и после бессонной ночи лечь спать. Завтракал Аттаре обычно на ходу: он брал с собой лепешку и гроздь раннего винограда.
"Чепуха! — думал он по пути домой. — Ничто не мешает мне летать. В школе ребята построят крыломах, я, конечно, приду на испытания…". Аттаре вспомнил о небесной колеснице Стелаиса: неболете, который должен быть запряжен крылатыми существами. Сколько махов он сможет пролететь? Но у Аттаре еще будет возможность провести этот опыт. Землепроходцы когда-нибудь найдут способ истребить паразита в мире Горящих Трав. И однажды в Тиевес будет построен громадный амфитеатр. Люди придут, рассядутся на скамьи. Им выдадут бинокли. И над головами зрителей по кругу начнутся первые в мире гонки на неболетах…
"Да я и сейчас могу вернуться на Землю, — говорил себе Аттаре. — Подать заявление в Комитет: прошу, учитывая мой опыт… Чепуха! Почему меня туда так тянет?.. Я пишу фундаментальный труд! Он действительно будет иметь значение, я введу в научный обиход огромный, еще не освоенный материал. Моя теория даст ключ к пониманию всей культуры Древней Тиевес!".
Но Аттаре не становилось легче. "На том берегу мое счастье, а мой меч и мое сердце на этом", — пелось в одной песне на древнем наречии Оргонто. Аттаре писал свою монографию с тем чувством, с которым в разлуке пишут письмо к любимой.
Накануне у Аттаре был долгий разговор с матерью. Та сказала, что хочет посватать за него Джолу, дочь соседки, совсем молодую девушку, только что поступившую в техникум на факультет виноделия. Так еще в старину родители иногда сами выбирали сыну невесту или дочери — жениха, но этот обычай сильно изменился с тех пор, как браки заключались насильно, семейной властью. Теперь для Аттаре и Джолы родительское сватовство сводилось лишь к тому, что обе семьи хотят познакомить их ближе и рассматривают как возможную и даже желательную пару.
В ответ на слова матери Аттаре смутился:
— Джола, мама? Я ее помню вот такой, — он выпрямил ладонь над полом. — Ты уверена, что она захочет со мной встречаться? Наверное, она ждет, что неожиданно полюбит необычного, незнакомого человека, а тут ей скажут: выходи за соседа, которого ты знаешь с детских лет. Мне кажется, сейчас Джоле это будет очень скучно.
Аттаре сидел в плетеной подвесной койке на веранде: здесь он обычно спал, проработав всю ночь.
— А ты бы пошел на свидание с ней? — серьезно спросила мать.
Она окинула взглядом письменный стол, заваленный рукописями. Листы были сложены в стопку и придавлены статуэткой бородатого древнего философа, чтобы ветер не разметал их.
— Я — другое дело, — Аттаре помолчал. — Ты права, мама, мне пора подумать о собственной семье. И я, похоже, куда меньше романтик, чем сам от себя ожидал. Я не ищу таинственную незнакомку и охотно бы познакомился с девушкой, которую выберешь ты. Но Джола… У нее еще слишком многое впереди.
— А у тебя многое позади? — поняла мать, остановив проницательный взгляд на лице Аттаре.
Тот развел руками:
— Ну, в общем, да… Да, мама, у меня кое-что уже позади.
— Мне нравится Джола, Аттаре, — мягко возразила мать. — У нее хорошая семья. Она простая, открытая, умная девушка…
— Я тебе сказал, мама: если она тебе нравится, я посватаюсь к ней.
Аттаре задумался. Девушке не должно быть обидно, что ее сватают. У Джолы еще не случалось в жизни ничего подобного, ей будет даже интересно. А если она скажет, что встречаться с соседом, которого сватает мама, не так уж и увлекательно, то Аттаре сам в глубине души с этим согласен и вовсе не собирается отбивать невесту у ее будущего суженого, имеющего то преимущество, что встреча с ним загадочна и еще впереди.
Вторая книга Элено и Ресс "Вихри Летхе" вышла в Обитаемом Мире весной, и по ней уже был написан сценарий. Студии Даргорода и Оргонто объединились, чтобы снять по «Вихрям» "живую светопись" — пьесу для светописного театра.
События Тиевес снимались на Сорренском побережье, приключениям в лесах Патоис и Кибехо предстояло разворачиваться под Даргородом. Тиона прошла отбор на небольшую роль. В пьесе она играла "саму себя" — южанку, которую Ольвгейр спасает от медного льва. Тиона повзрослела за этот год, черты лица стали тоньше, а глаза еще больше и темнее. Волосы у нее были убраны в новую прическу: завязаны хвостом на макушке, как у незамужних девушек в Древней Тиевес.