Моложавость Кости была неудобством и по работе. Никогда нельзя было быть уверенным, что его распоряжения будут выполнены с одного слова. Похоже, люди рассуждали так: мало ли что этот малый выдумает, подождем, пока это распоряжение подтвердит кто-нибудь постарше.
С главным агрономом у Шуклина тоже складывалось как-то не путем. По времени — как-никак третий год работы — его положение в совхозе никак нельзя было назвать стажировкой. А по существу главный держал его на положении стажера. И против этого у Кости не хватало духу возразить. Понимал: главный держит его «на подхвате» вовсе не по небрежности к нему, а скорее, потому, что хочет дать ему возможность врасти в хозяйственные дела во всем их разнообразии.
Как-то самой ранней весной Костя приехал в третье отделение к агроному Казанцеву с пожеланием главного поколдовать там насчет составления новой ротации севооборотов. Он и заночевал у Казанцева, еще не справившись со всем, для чего сюда приехал.
Предварительный документ о севооборотах они набросали, но для чистоты исполняемой работы не мешало бы обойти поля, посмотреть, что на что будет приходиться в натуре.
Однако на полях еще лежало дивно-много снегу, как говорилось в здешних местах.
Вечером они разговаривали как раз об этом.
— А зачем? — сказал Казанцев но поводу желания Кости обойти поля. — Для тренировки икроножных мышц?
— Да как-то неладно. Сколько имею дело с агрономией, все слышу, что севообороты — ее основа, становой хребет. А мы превращаем составление их в формальноканцелярскую работу.
— Ну, называть нас канцеляристами я бы погодил. А насчет того, чтобы поблуждать по полям… Ты агроном начинающий, еще находишься. А мне сейчас в этом нужды нет. Я с завязанными глазами могу схему своих полей набросать. Как в армии заставляют пулемет разбирать-собирать.
— Да я не об этом. Уж после старокрестьянской трехполки сколько лет мы хлеборобствуем, а где севообороты ведутся строго-правильно?
— Строго-правильно? — переспросил Казанцев, как будто вслушиваясь в незнакомые слова. — А тебе надо строго-правильно? Для этого надо, чтобы нам госзадания по культурам не изменяли ежегодно. Тут даже слово такое выдумано: скорректировать. Вот мы и размещение культур «корректируем» каждый год…
У секретарши директора Софьи Васильевны в числе других обязанностей была и эта: подбирать для приезжающих жилье, кому какое, на ее взгляд, больше под стать. Глаз у ней на этот счет был зоркий.
Прикидывая, куда поселить нового агронома, она перебрала несколько вариантов, отвергая один за другим. К Лизаньке Хорошевой его, пожалуй, посылать не надо. Молод он, чтобы его селить к Лизаньке Хорошевой. Не понравится ему и у тех пожилых женщин, у которых изба всегда густо пахнет капустными щами, до позднего вечера преющими в печи, и кислой картофельной затирухой, заготавливаемой для поросенка сразу на сутки.
Она придумала наконец поселить молодого человека к бабке Лукоянихе. Бабка живет в доме из четырех комнат одна, помешана на чистоте и благообразии, Шуклину там найдется комната такая, что не отличить от городской благоустроенной.
Уж на втором месяце жизни в селе Шуклину выделили квартиру об одну комнату с газовой кухонькой и ванной в одном из восьмиквартирных домов. Он поселился в ней, заведя какую ни на есть мебелишку. Но и комнатенку у Лукоянихи оставил за собой. Его прихоть тут была в том, что не любил совхозной столовой. Никаких общепитовских заведений он не жаловал, возросши на маминой заботливой кулинарии. Старуха Лукояниха хвалилась, что нет в селе другой такой стряпухи. И Костя с первых дней убедился, что это не пустая похвальба.
Забавляли Костю разговоры, происходившие между ними иногда во время столования. Бабка обычно бурчала себе что-нибудь, как будто не до него касаемое, но речь шла все равно о нем.
Однажды сказала:
— Парень молодой и неженатый. Долго здесь не наживет, все равно обратно в город ухромает. А у нас девчат эвон сколько. Разве можно его так и отпустить?
— Зря это ты, — сказал Шуклин. — Я присужден жить в селе долго.
— Ой, за что тебя так, — испугалась старуха.
И не сразу Косте удалось растолковать ей, что присужден он жить в Топориках не судом, а своей по доброй воле избранной профессией. Да и убедил ли?
Понимал Шуклин, что самостоятельная агрономическая работа ему пока что может светить не здесь, не в Топориках, а в одном из отделений. Значит, опять переезд на новое место жительства? Опять привыкать к новым людям и условиям? И все равно надо.