— Зайди ко мне, — говорит директор, нажав на селекторе клавишу зоотехнической группы.
Главный зоотехник — человек и специалист молодой, работает первые годы, и далеко ему еще до того опыта, который тяжел как камень, но с которым легче жить. У него приятное лицо, длинные красивые волосы — вот она, новая деревенская молодежь.
По сдаче скота у зоотехника есть предложения, но не все конкретно. Директор уточняет детали.
— Действуйте.
Зоотехник уходит вместе с заготовителем. В кабинет входит начальник райотдела милиции, с ним лейтенант, недавно назначенный в Сажино участковым инспектором.
Майор из бывших партработников, поэтому не поинтересоваться посевными делами ему было бы просто невежливо. Однако он знает и цену директорского времени, излагает просьбу: лейтенанту негде жить, месяц в совхозной гостинице вместе с летчиками, надо помочь с квартирой.
Директор делает запись в календаре.
— Займусь, как только отсеемся.
Не меньше неотложного и у своих.
Председатель рабочкома напоминает о бумаге, которая лежит на директорском столе. Это письмо и счет из области: совхозу выделена прошеная путевка от бюро международного туризма «Спутник». Стоимость ее четыре тысячи рублей, на тридцать человек. Или на пятнадцать соответствующая половина.
— Срок оплаты истекает, — говорит рабочком.
— Оплатим половину, — отвечает директор и приглашает бухгалтера. — Пошлем школьников, которые изъявили желание остаться работать в совхозе.
У рабочкома второй вопрос: совхозный павильон в пионерлагере механического завода ждет срочного ремонта. Это за Артями, уже скоро отправка детей.
— Трактор, тележку и стройматериал. На пионерлагерь, завтра, — говорит директор вошедшему прорабу, тоже молодому, роста баскетбольного, в роскошном белом свитере. — И завтра же на дорогу два гусеничника, киркователь и грейдер. Иначе полотно пересохнет, работа пойдет худо.
А на столе телеграмма: в Красноуфимск пришел вагон цемента, надо разгружать. Но ни отряд колесников с тележками, ни самосвалы, ни бортовые машины сегодня не снимешь с сева. Уходят сроки, упусти их — и не сосчитаешь потерь.
И хотя директор знает все грозные постановления об использовании подвижного состава, о жестких нормах времени на разгрузку, решение принимает одно:
— Будем платить штраф…
Но он знает и другое: в эти самые дни, под вечер, и в Артях и в Красноуфимске катят по улицам грузовики, в кузовах парящий навоз или перегной; у всех рейсы до ближних коллективных садов; там тьма народу — мужчины в плавках, женщины в купальничках, они с восторгом встречают подкатывающие одна за другой груженые машины. Там тоже посевная, и, хотя с тех ухоженных участочков ничего государству не сдавать, шоферы охотнее ведут машины туда…
А ему надо сеять, скот кормить и строить; ему нынче надлежит получить 161 тысячу центнеров зерна, 44 тысячи центнеров молока, девять тысяч центнеров мяса — значительно больше, чем в предшествующем году, и львиную долю этого отправить государству; да еще поставить дело так, чтобы иметь запланированную прибыль в четыреста почти тысяч рублей. А присланные из Свердловска шоферы как раз сегодня пришли к главному агроному и заявили, что срок их командировки истек, что они не останутся и часу, и зря Манылов (автопарком в сев распоряжался он) униженно просил их хотя бы по одному рейсу сделать на станцию за цементом…
Придется пульману постоять, а тем, кто говорит, что Лиссон любит строить, пусть хоть раз икнется.
Только в десять часов он выходит из кабинета. — Проеду по полям, — говорит секретарю. — Буду в три.
Шоферу сказал:
— Сначала к Минину.
Варлампий Михайлович почему-то сегодня беспокоил.
В машине вдруг вспомнил тот счет на желтоватой бумажке, что подписывал только что — авансом! — на молодежь, которая завтра придет работать к нему.
А давал он и другие авансы…
Пятидесятые годы. В соседях секретарь Артинского райкома партии возил по колхозам корреспондента, показывая тому, с какой радостью встретили колхозники новинку — денежное авансирование, по десять копеек на трудодень. Лиссон со своим правлением взял выше — по полтиннику. А это по тогдашним деньгам пять коробков спичек…
Катушка воспоминаний раскручивается все глубже в утекшие годы.
Лето 1955-го. Нижнесергинский район, деревня Тюльгаш.
Общее собрание в колхозе «Искра», долгое и тяжелое. Снимают председателя — человека вроде бы умного, способного, но павшего духом от неудач, спившегося, потерявшего веру в себя. В президиуме секретарь райкома партии Глазырин и новый «кот в мешке» (так думают колхозники), посланец Первоуральского новотрубного Николай Михайлович Лиссон.