— Нужно еще переменить отношение к земле.
— Меняйте! — Зуев потихоньку закипал.
— Не мне, а вам, как директору, и всем в совхозе, — тоже взвинтился Красуский.
Землепашество — одно из древнейших занятий человечества. Не потому ли иной работник, имеющий самое маломальское представление о земле, чувствует здесь себя докой. И его командирский тон слышится то с той, то с другой трибуны.
Ну кто, скажите, посоветует сталевару вести плавку, если в печь не добавлены марганец или там кобальт? Таких отважных нет. А вот земледельцу почему бы и не крикнуть:
— Вали, Петька, азот, коли фосфора не завезли!..
И Петька валит на глазок, наобум. И считает, что вершит правое дело…
Красуский с самого начала взял четкий курс: техника — вторична, первична все-таки агротехника, именно она должна диктовать условия работы для тракторов, комбайнов, сеялок. Но звучало это утверждение пока что робко: четкой агротехники у агронома не было еще как таковой. Он учился у земли и одновременно лечил ее.
Есть такое понятие — авитаминоз. Оно применимо и к земле. За многие годы бородулинские почвы настолько износились и изголодались, что Красуский поначалу оторопел: поля совхоза, мягко говоря, были непригодны, чтобы строить на них земледелие по-научному. Первый враг — фосфорный голод, второй — повышенная кислотность. Чтобы ликвидировать то и другое, нужны годы и годы. А ведь у земли столько распорядителей — управляющие, механизаторы, сеяльщики… Как заставить их агроному идти в ногу с собой, не забегать, не отставать? И как самому не сбиться с ритма? В бесконечных спорах, в кутерьме будней как выдержать? Климентий Аркадьевич Тимирязев заметил, что культура земледелия всегда шла рука об руку с культурой человека. Но кроме этого агроному нужна еще и крепкая воля.
Перво-наперво Красуский заставил всех работать по бумаге. На каждое поле он завел так называемые агропаспорта. В них — целая система учета всего, что делается на земле. Когда, каким образом внесено то или иное удобрение, в какую сторону какие ходили агрегаты, ведя обработку почвы, как шел сев, — чертежи, рисунки, таблицы. Для себя — посложнее, для остальных — попонятнее.
Как-то весной Красуский решил прикатать посевы тяжелыми водоналивными катками: так было нужно по его технологии. Раньше тяжелые катки никто в совхозе и в глаза не видел, пользовались кольчатыми. Юрий убеждал людей, объяснял им, что плотный верхний слой почвы подтянет влагу снизу и растения быстрее окрепнут, дружнее взойдут. Но во втором отделении ну никак не понимали механизаторы его замысла с этими тяжелыми катками. «Не робили мы так, — говорят, и все тут. — Прикажешь — сделаем, только не робили мы так…»
А велик ли прок от работы по приказу?
— Ладно, — вроде сдался агроном, — поступим так: все прикатаем тяжелыми катками, по-моему, а пару полос оставим по-вашему. Только уговор — выполнять работу честно.
— Понятное дело! — обещали механизаторы.
Не прикатанные по-агрономовски полоски оставлял самый неверующий Фома. Пошли всходы. Механизатор прибежал к агроному сам:
— Черные полосы, огрехи там, — стал он объяснять.
Поехали разбираться. Черные полоски пересекали строчки посевов.
— Почему поперек посевов огрехи? — не унимался механизатор.
— А катки в какую сторону ходили? — спросил агроном.
Что ж, посмеялись, не без этого, но и многое поняли. На таких вот «доказательных полосках» — и в прямом и в переносном смысле — строил свои отношения с людьми Красуский. Он никогда не унижал себя до крика. Ни с кем. И никогда не подделывался. Ни под кого. На комбайне, за штурвалом, в лаборатории, в кабинете, где угодно он всегда один и тот же. Строгий, подтянутый, естественный, простой.
Совхоз «Бородулинский» между тем гремел на всю область. Правда, начинание исходило от Петра Григорьевича Зуева. Но, по его словам, получалось, что Красуский — всему затейщик. Чтобы лучше представить ситуацию, приведу корреспонденцию, написанную в те дни, весной 1973 года, автором этих строк.
Она была помещена на первой полосе «Уральского рабочего» и выглядела броско: «70 ударных часов»:
«Бородулинцы закончили сев зерновых. За семьдесят часов, как и обещали. Долго расспрашивал я главного агронома Юрия Красуского, смотрел карты полей, графики движения техники, приказы, сводки, чтобы восстановить картину скоротечного сева. Наконец Юрий не выдержал:
— Хватит, пожалуй. За это время и отсеяться можно…
Сказал без хвастовства, но с гордостью человека, который просто доволен своим трудом, трудом своих коллег.