— Это, наверно, будет счастливая пара, — щебетала она. — Ведь они женились по любви.
— Да, конечно… — тихо проговорил Лаурис.
— Может быть, ты вечером придешь ко мне? — спросила Рудите. — Я покажу тебе фотокарточку Аустры. Она мне подарила ее на память при расставании.
— Приду, Рудит.
Оставшись один, Лаурис долго смотрел на море, видневшееся за дюнами. Кое-где еще плавали одинокие льдины с неровными, подтаявшими на солнце краями, но в них уже не было того голубоватого блеска, что зимой, они сделались грязными и темными. Набегавшая волна отламывала от них по кусочку, и эти кусочки постепенно таяли в соленой воде. На некоторых льдинах ютились стаи чаек.
Глава третья
1
Зима дольше всего держалась на озере. В то время как на полях и холмах снег почти сошел, вода еще была скрыта потемневшим льдом. Он с каждым днем все больше чернел и рыхлел, расседаясь и слоясь, как гниющее дерево, и достаточно было ударить ногой, чтобы ледяная глыба весом в полтонны рассыпалась в мелкую ледяную крошку.
Перед началом весенних полевых работ Эзериетис, как каждый год, нанял несколько новых работников на летний сезон: молодого парня Арвида, девушку Лиду и пастушка-подростка, немного поспорив с ними о плате. Старый Эзериетис знал, что безработных теперь много и можно платить поменьше. В конце концов ему удалось настоять на своем, и в усадьбе принялись за работу.
Мужчины приводили в порядок плуги и бороны, перековывали лошадей на весенние подковы, чинили загон для телят. Когда во дворе подсохло, женщины сгребли мусор. В парниках за клетью уже проращивали рассаду. Зябь была вспахана, и навоз вывезен еще по зиме, теперь оставалось ждать, пока поля обсохнут и растает земля, тогда можно и пахать.
Зандав по утрам вставал вместе со всеми и принимался за работу, но, несмотря на ее несложность, он первое время чувствовал себя новичком. В поселке Песчаном они сажали только картофель, и на весь поселок было две сохи, которые по мере надобности вместе с пахарями кочевали из дома в дом. Алексис, правда, видел, как пашут, но сам он никогда не держал в руках плуга. На каждом шагу ему теперь встречались незнакомые предметы, назначения которых он не знал, а если и знал, то не умел ими пользоваться.
Когда Зандав в первый раз запрягал лошадь в плуг, Арвид и Лида переглянулись с усмешкой. Потом они тихо шептались о чем-то в людской. Зандав понял, что его работа подверглась критике и признана неполноценной, может быть даже смешной. Нередко случалось, что кто-нибудь из домашних приходил и, самоуверенно улыбаясь, переделывал только что законченную им работу. Он чувствовал себя не мастером, а учеником, самым незначительным в доме человеком. Его могли разыграть, и он бы даже не понял этого, ибо такова обычно участь новичка.
День принадлежал тяжелому, нелюбимому труду, зато когда наступал вечер, все дневные тяготы и неприятности уносило волной счастья, которое ощущалось в запахе цветущих яблонь, в медленно гаснущих далях горизонта и, главное, в ласке любимой женщины. Она тоже усердно трудилась весь день, ведь на ее плечах лежали обязанности хозяйки. Но Аустре эта работа была хорошо знакома, и она энергично, с деловитостью опытной хозяйки орудовала в своих владениях — кухне и коровнике. Ей не приходилось спрашивать у кого-либо совета или сомневаться в правильности своих действий.
Зандав не жаловался. В присутствии Аустры все неприятности забывались, и оставалось лишь ощущение счастья и радости, что на свете есть такое чудо, как она — друг и товарищ на всю жизнь. Ради нее забывалось однообразие жизни, мелочные заботы не тяготили. В присутствии Аустры неприглядное становилось прекрасным, а ничтожное — значительным.
Вечерами, когда все затихало и домашние отдыхали после трудового дня, молодые Зандавы открывали окно в своей комнате. До них долетали птичьи трели, белесым туманом поднимались вверх над полями влажные испарения земли. Тесно прижавшись друг к другу и сплетя в нежной ласке натруженные пальцы огрубелых рук, они безмолвно наслаждались красотой вечера. Им было хорошо. Беспокойство и нервное раздражение Зандава исчезали. Видя мужа счастливым, Аустра тоже была счастлива.
2
Миновал Иванов день с песнями «Лиго», горящими на холмах смоляными бочками, венками из зелени и цветов, кругами сыра и домашним пивом. Прошел дождь, отгремел гром, и в природе наступила знойная тишина.
«Дома теперь бельдюгу ловят, — думал Алексис, размахивая косой на лугу. — На море тишина, покой… Чайки сидят на песчаных отмелях, а по морю рассыпались рыбачьи лодки. Дымят по вечерам рыбокоптильни, и по всему поселку разносится аромат копченой рыбы. Самое прекрасное для рыбака время. Эх!..» — вздохнув, он стал точить косу. Точил, а сам все думал, совсем позабыв о том, что прокос сделан только наполовину и что до обеда нужно обкосить края огромного луга, чтобы можно было на ровное место пустить косилку. Взгляд Алексиса рассеянно скользил по полям, где уже начала желтеть рожь и колосился зеленый ячмень. Он не чувствовал запаха свежескошенной травы, не слышал крика уток в прибрежных камышах и звона кос за спиной, пока, наконец, работник Арвид не крикнул, чтобы Алексис посторонился, а то он скосит ему пятки. Задетый насмешкой парня, Зандав стиснул зубы, но промолчал. Его движения сделались более резкими, судорожными, коса задевала землю и вонзалась в маленькие, скрытые в траве кочки. Это привело его в еще большую ярость, и если бы не долголетняя привычка кропотливо возиться с сетями, приучившая подавлять нетерпение, он бы дал себе волю, сломав косу, ушел бы домой.