— А если я этого не хочу, какая же в этом будет радость?
— Ты должна преодолеть нежелание. А когда привыкнешь, появится и радость.
— Почему же ты не захотел привыкнуть к Эзериешам?
— Это совсем другое дело.
— Нет, Алекси, это было то же, что и со мной. Но я тебя понимала и старалась тебе помочь. А ты не хочешь понять меня.
— И я понимаю, но не могу же я потворствовать каждой твоей прихоти.
— А разве не из-за твоей прихоти я приехала сюда?..
— И жалеешь об этом? — в голосе Алексиса послышались вызывающие нотки. Ему надоел этот разговор.
— Мне здесь тяжело, Алекси. Ты хоть чуточку еще любишь меня?
— Ты хорошо это знаешь.
— Тогда почему ты не хочешь мне помочь?
— Выбрось из головы глупости, и все будет хорошо… — он резко рассмеялся и пожал плечами. — Бежать опять куда-то, ха-ха! Нас сочтут ненормальными. Мы станем посмешищем в глазах людей.
— Алекси, но если я тебя все-таки попрошу это сделать…
— Нет, мы никуда не поедем, — сурово отрезал он. — И я прошу тебя никогда больше не говорить об этом.
— Хорошо, Алекси… — На нее опять нашло оцепенение. — Я об этом не буду говорить. Но если у меня не хватит сил дольше терпеть, тогда… тогда может случиться, что ты меня потеряешь.
Теперь он внимательно посмотрел на Аустру. Это уже походило на угрозу. Возбужденный алкоголем, он не замедлил ответить новой угрозой: если она его проверяет и испытывает, то пусть знает, с кем имеет дело, женские капризы лучше всего излечивают крутыми мерами.
— Будь спокойна, я сумею тебя вернуть обратно. Уж если я смог тебя отыскать и жениться, то смогу и удержать. И пока ты жива, всегда будешь моей.
Она ничего не ответила, устремив остановившийся взгляд куда-то вдаль.
— Пора спать… — напомнил Алексис.
Она не отозвалась.
— Ну, не дурачься, будь умницей, — заговорил он по-хорошему, мягко. — Не делай из мухи слона. И не сердись, если я был немного резок. Ведь я тебя люблю по-прежнему и не был для тебя плохим мужем. Успокойся, встряхнись и постарайся перешагнуть через это — у нас еще далекий путь впереди.
Обняв ее, он попытался поцеловать. Она не противилась, но и не отвечала на его ласку. Он обиделся, разделся, лег в кровать и уснул, не дождавшись Аустры. И казалось, будто с погасшим светом лампы в его памяти погасло воспоминание о вечернем разговоре, он больше не думал о нем, не оглядывался.
«От него нечего ждать сочувствия, он никогда не поймет меня», — думала Аустра, прислушиваясь к дыханию спящего мужа.
И в сердце, так горячо любившем этого человека, в эту ночь порвалась какая-то невидимая нить.
7
Под утро буря немного утихла, на несколько часов перевела дыхание, чтобы потом забушевать с прежней силой. Зандаву были знакомы эти передышки, и он сразу же стал собираться в море: если поспешить, можно успеть вытащить сети, они были закинуты не очень далеко от берега.
Когда он, торопливо позавтракав, натянул высокие сапоги и снял с вешалки дождевик, Аустра спросила:
— Ты же не пойдешь сейчас в море?
Занятый сборами, Алексис удивленно взглянул на жену:
— А чего ждать? Лучшей погоды не будет.
Потому ли, что он чувствовал себя неловко после вчерашней ссоры, или боялся, как бы Аустра опять не затронула неприятную тему, но Алексис, избегая ее, торопился скорее покинуть дом. Уходя, он крикнул Рудите:
— Если придет Лаурис, скажи, что я жду его на берегу! Пусть идет скорее.
Аустра смотрела в окно, как он большими шагами уходил через дюны. Сосны уже не раскачивались так пугающе, как вчера, но уныло шумел ветер, и на затихшем побережье грозно ревел бьющийся о берег прибой. Несмотря на разговор, происшедший накануне, Аустру охватила боязнь за Алексиса. Всякий раз, когда он отправлялся в открытое море, она оказывалась во власти этого ощущения и не успокаивалась до тех пор, пока он не возвращался на берег.
Если бы Аустра его не любила, ей бы не пришлось испытывать страх. Она все-таки любила его, какие бы муки он ей ни причинял. Да и он говорил о своей глубокой привязанности к Аустре. Но если он действительно любит, то должен хоть немного понять ее, пощадить и не мучить.
Алексис скрылся за дюнами. Еще немного, и моторка зароется в белую бурлящую пену на второй и третьей отмели. Всегда он поступал так, как хотелось ему. Может быть, потому, что никто не сопротивлялся его воле.
«Ни разу я не пробовала его отговорить, — подумала Аустра. — Наверное, он умеет и уступать? Если я что-нибудь для него значу, он послушается и выполнит мою просьбу. А если он все же не послушается, тогда… я ему безразлична, и мне нет смысла дольше страдать».