— Оставим это, — хмуро отмахнулся отец. — Я знаю, что не по доброй воле ты шла сюда.
— А если бы я осталась… разрешила Алексису уйти одному?
— Это было бы неправильно. Ты должна была уйти с ним.
— Я надеялась, что он одумается, сравнив эту жизнь с нашей. Скажи, отец… но ты, наверно, не захочешь этого…
— Говори.
— Если бы ты еще повременил с арендой… это лето?
— Ты надеешься, что Алексис передумает и вернется назад?
— Нет, на это я не рассчитываю. Но если я сама… вернусь?
— Одна?
— Всю жизнь я здесь не проживу. Я много раз уже говорила Алексису, но он заупрямился и слышать не хочет об этом. Неужели я непременно должна подчиниться ему?
— Об этом, пожалуй, надо было думать раньше, — проворчал Эзериетис.
— А теперь поздно? Но если я не могу выдержать этой жизни?
Вероятно, отец услышал в ее голосе что-то такое, чего не произнесли губы. Он взглянул на Аустру, сделал попытку улыбнуться, но получилась жалкая гримаса.
— Вот тебе и раз… Еще году не прошло, и уже такие разговоры! Разве он… плохо относится к тебе?
— Этого нельзя сказать. Но… — Аустра смущенно опустила глаза, — да и не это главное. Сегодня мне тяжело об этом говорить… в другой раз, может быть. Но если дело обстоит так, что в Эзериеши должны прийти посторонние люди, для которых там нет ничего дорогого, не лучше ли тогда… Конечно, если тебе неудобно принимать меня такую обратно и если я не смогу выдержать… то на свете достаточно мест, куда можно будет уехать.
— Не говори глупостей. В Эзериешах тебя примут в любое время, какая бы ты ни пришла. Я тоже остался совсем один, как заброшенная собака. У меня ведь, кроме тебя, никого нет. Меня нечего слушать, у тебя своя жизнь. Но если находишь, что так лучше, приходи в любое время. От Алексиса все равно большого толку не было и, наверное, никогда не будет.
— Спасибо, отец. Может случиться, что твой кров мне понадобится в самом недалеком будущем.
Остаток пути они проехали молча. Только при расставании у Эзериетиса вырвались значительные слова:
— Если это так, как ты говоришь, тогда я еще обожду и год похозяйничаю сам.
Поезд ушел. Аустра пустила лошадь шагом. Только сейчас, когда уехал отец, она поняла, какой покинутой и незащищенной была она на этой чужой земле, где приходилось жить против своей воли. Один-единственный человек понимал ее и сочувствовал ей. «Я его люблю… буду всегда любить. Почему я его не встретила раньше — как правильно и просто устроилось бы все. Сама преградила путь к своему счастью, сама должна и преодолеть эту преграду. И Лаурис поможет мне, потому что дело не только в моем счастье. Вдвоем это будет гораздо легче».
Добравшись до поселка Песчаного, Аустра не поехала домой, а свернула к дому Тимротов, чтобы Лаурису, если он у Рудите, не пришлось вести домой лошадь. Но он был дома и встретил Аустру у ворот.
— Я услышал, как вы подъехали, — сказал Лаурис, — и сразу понял, что больше некому.
Скрипнула дверь, кто-то вышел во двор — вероятно, брат Лауриса. Было темно.
— Вы хотели что-то сказать… — прошептал Лаурис.
— Завтра вечером я пойду в магазин за газетами, — так же тихо ответила Аустра. — Если хотите встретиться и поговорить, ждите у речки.
— Я буду там, — взволнованно ответил Лаурис. В темноте блеснули его глаза.
Аустра ушла, а дрожки, грохоча по мерзлой земле, въехали под навес. Лаурис ликовал. По темной дороге, в ту сторону, где мигал желтый огонь в лачуге Зандавов, шла, опустив голову, ссутулившаяся женщина.
3
На следующий день Алексис и Лаурис ставили килечные сети. Пришлось зайти далеко в открытое море, на глубину шестнадцати сажен. Пока они возились с сетями, поднялась метель, берег скрылся из глаз. Опустив последний якорь, они повернули моторку к берегу, ориентируясь по ветру. Компаса не было. Через какой-нибудь час они должны были подойти к берегу, прошло уже больше двух, а берега все не было. Они поняли, что моторка описывает вместе с ветром круги или идет параллельно берегу. Лодка обледенела, шуга быстро смерзалась. Видимость из-за сгустившейся мглы была не больше, чем шагов на тридцать.
Они блуждали до вечера — усталые, продрогшие и голодные. Уже смеркалось, когда утихла метель и слева показалась полоса леса, далеко в море вдавался какой-то мыс.
— Здорово! — сплюнул Алексис. — Далеко заплыли. Засветло не доберемся, да и горючее идет к концу.
Они подошли ближе к берегу, чтобы новая снежная метель не застала их в открытом море. Если не хватит горючего, пристанут где попало и пешком пойдут в поселок.