— Мы это сделаем, Дейни, — сказал Лаурис. — Но ведь еще ничего не известно, придется ли нам все это делать. Может быть, ты сам…
— Нет, — ответил Дейнис. — Хорошо, если хоть вы благополучно отделаетесь. Шутка ли, куда занесло. Это моя вина. Если бы я вас не подбил на эту охоту…
— Оставь, Дейни, — перебил его Алексис. — Мы сами пожелали идти. Взрослый человек сам отвечает за свои поступки. Ты хочешь, чтобы мы еще что-нибудь передали Байбе?
— Что ей сказать? Она сама знает. Я хотел, чтобы Лудис учился. Он способный мальчик. Теперь, наверно, из этого ничего не выйдет. Не родной он мне, но, кроме него, у меня ведь никого не было. Что Байба сможет, пусть делает для него.
— Если потребуется, я помогу, насколько сумею, — сказал Алексис.
— Я тоже, — откликнулся Лаурис.
— Спасибо, друзья. Теперь у меня душа спокойна.
Мужчины догадались, что Дейнис хочет еще что-то сказать, о чем не так-то легко говорить. В таких случаях вопросы излишни. Они терпеливо ждали, пока он заговорит сам. Вокруг них хлопьями падал снег.
— Как-то неладно получается, что ухожу без христианского напутствия, — нерешительно заговорил, наконец, Дейнис. — Особенно хорошим я не был. Любил часто прихвастнуть и тогда нес такие небылицы, каких со мной никогда не случалось. Это было нехорошо с моей стороны…
— Но от твоих небылиц не произошло ничего дурного, — сказал Лаурис. — У тебя просто богатая фантазия, и люди любили слушать твои рассказы. Нет, Дейнис, ты никогда не плутовал и не обманывал для собственной выгоды.
— Вы думаете, что ничего плохого в моих рассказах не было?
— Да нет же, Дейнис, ты только шутил и веселил народ, — успокаивал его Алексис.
— Может, оно и так, — задумчиво произнес Дейнис. — Но вот в Эзериешах с этими французскими коликами… шутка могла получиться неважная. Ведь лошадь чуть было не погибла.
— Но ведь все кончилось по-хорошему, и я знаю, что никто на тебя не рассердился, — утешал Алексис Дейниса.
— Твоими бы устами да мед пить, Алексис. Ну, а если кто обо мне плохо думает или я кого-то обидел, то я… прошу простить меня и забыть все, что было.
Он немного помолчал, а потом сказал со вздохом:
— Единственное, что я умел, — это делать неплохие лодки, и этим мне и надо было довольствоваться. А вот зачем я бахвалился, разыгрывал из себя какого-то непревзойденного героя, этого я и сам не понимаю.
— Дейни, старина, допустим, что ты всю жизнь врал и хвастал, — сказал Алексис, — но сегодня ты совершил настоящий героический поступок, спасая Лудиса. Это искупает все твои выдуманные истории.
Дейнис некоторое время молчал, затем спросил:
— Кто-нибудь из вас помнит молитву «Отче наш» с начала до конца? Я не совсем твердо помню ее. Сколько времени не молился.
Лаурис медленно стал произносить слова молитвы, и Дейнис повторял их вслед за ним.
Луна спряталась за горизонт, и море окуталось непроницаемым мраком. Завывание вьюги, снежные вихри и всплеск волн, точно кольцо невидимого противника, осаждали плавающий ледяной остров и жаждали лишь одного: уничтожить его.
Посреди ночи Лудис внезапно проснулся. Его испугали темнота и ужасающий шум. Мальчик долго не мог сообразить, где он находится и что случилось перед тем, как он заснул. Рядом с ним, скорчившись, безмолвно сидел Дейнис.
— Папа, ты спишь? — спросил Лудис.
Отец не отвечал. Лудис осторожно потряс его за плечо, но Дейнис не просыпался. Мальчику очень захотелось услышать человеческий голос. Возле стояли две темные фигуры, Алексис с Лаурисом, в темноте они казались великанами. Но и они тоже молчали.
Лудис еще раз коснулся плеча Дейниса, легонько толкнул его.
— Папа, почему ты не отвечаешь? Проснись же…
Мужчины отвернулись, точно мальчик мог в темноте увидеть их лица и прочесть в глазах правду.
— Почему отец молчит и не просыпается?.. — спросил Лудис.
Лаурис подошел и положил на голову мальчику руку.
— Успокойся, паренек. Твой отец больше не проснется.
К утру вьюга стихла. Берег исчез. Льдина, подгоняемая восточным ветром, плыла в открытом море, унося трех живых и одного мертвого.
5
Оторвавшаяся льдина еще ночью дала трещины, и от нее отделилось несколько кусков. Ледяной остров, на котором находились охотники, — шириной метров тридцать и примерно такой же длины — был монолитным, гладким и крепким. Если ветер не усилится, он еще долго мог выдержать мерное покачивание волн.