Разбитой походкой вернулся Лаурис обратно к мешкам с тюленями, положил топор на прежнее место. У него был совершенно обессиленный вид, голова поникла, ноги заплетались, как у пьяницы.
Напружинившись всем телом, Алексис следил за каждым движением Лауриса. Чувствовалось, что он очень устал. Он засыпал на ходу, вздрагивая всякий раз, когда натыкался на какое-нибудь препятствие. Наконец, подойдя к Алексису, он дотронулся до его плеча.
— Алекси… Слышишь, Алекси…
Алексис, словно спросонья, что-то проворчал, поднял голову и протер глаза.
— В чем дело?
— Покарауль немного. Спать хочется.
Алексис зевнул, прикрывая рот руками в рукавице, и поднялся.
— Ладно. Я, кажется, здорово всхрапнул?
Не дождавшись ответа, он стал разминать затекшие ноги. Лаурис мгновенно заснул и сразу же что-то забормотал во сне. Обрывки слов, выкрики, тихий шепот. Алексис прислушался. Отголоски недавно пережитого еще звучали в сознании Лауриса, и он продолжал жить своими мечтами и видениями.
— Мы уйдем. Будем счастливы. И он не найдет нас. Я люблю…
А потом прерывистый невнятный шепот, перемежающийся редкими ясными фразами. Зандав долго ничего не мог понять, пока не услышал произнесенное страстным шепотом имя своей жены. Слова любви Лаурис шептал не Рудите. Он любил другую, и эта другая была Аустра… жена Алексиса Зандава.
8
Место, где лежал накрытый мешком Дейнис, было огорожено несколькими ледяными глыбами. Это, конечно, уже не имело значения, но охотники решили, что так будет лучше: глыбы задерживали брызги волн и оберегали покойника от снежных заносов.
В ту ночь Зандав просидел остаток ночи на одной из ледяных глыб возле мертвого Дейниса. Зандав был спокоен и недвижим. Он скорее даже напоминал каменное изваяние, чем живого человека. А вот в душе его все бушевало, и в глазах по временам вспыхивали злые огоньки — как отблески внутреннего пожара.
«Дейни, старина, видишь, как оно получилось. Не тебе бы лежать на этом месте, а мне, и все было бы в порядке. Никто бы меня не оплакивал, кроме Рудите, но и у нее было бы более тяжелое горе. В Эзериешах появился бы новый хозяин. Там росло бы молодое поколение — голубоглазые мальчуганы и светловолосые девочки, и когда-нибудь они спросили бы у отца: „Папа, откуда ты достал эти шкурки для полости на сани?“ — „Мы охотились в море на тюленей“, — ответил бы отец и заговорил о чем-либо другом. Потом мать предупредила бы детей, чтобы они не беспокоили отца подобными вопросами. Со временем все забылось бы и все стало бы так, как должно быть. Цвела бы рожь, жужжали пчелы, и крестьянин радовался бы, глядя на свои стада. Да, все было бы правильно и хорошо, именно так, как должно быть. Но чтобы все это осуществилось, нужно не тебе, Дейнис, старина, лежать здесь на льду, а мне. Судьба допустила крупную ошибку, из-за которой теперь пострадают многие». Грудь его затрепетала от беззвучного нервного смеха, но лицо оставалось по-прежнему неподвижным.
Сжав кулаки, он ударил ледяную глыбу, кулак встретил острую шероховатую поверхность, на косточках пальцев показалась кровь. Но Алексис ее не видел, у него появилось такое ощущение, будто он ударил противника. Нет, нелегко пересилить себя, в особенности человеку простому, цельному, каким был Алексис. Узнав правду, он в первый момент был ошеломлен и невидящим взором вперился в темноту. А потом вдруг вся сила ненависти, на какую только способен человек, ринулась наружу. Если бы Лаурис не спал, Алексис бросился бы на него, но сейчас он был беззащитен, и это останавливало Зандава.
«Спокойно, Алекс!.. — сказал он себе, почувствовав, что все тело его напряглось. — Время еще терпит, ты все наверстаешь… если понадобится».
У Алексиса было достаточно времени для того, чтобы все обдумать и избрать наиболее совершенный способ мести. Уничтожить — это слишком мелко: кратковременная физическая боль, и после этого убитого ничто не касается. «Нет, я его не стану убивать… Мы только поменяемся ролями. До этой минуты я не знал ничего, что происходит вокруг меня. Они играли со мной, обманывали, лицемерили, а за моей спиной смеялись. Теперь я знаю, а вы ничего не подозреваете. Простак будет дурачить тех, кто его дурачил! Над вами всегда будет висеть петля западни, а вы будете воображать себя в безопасности. Я заставлю вас обоих унижаться, лгать, стать ничтожными и грязными, и вы увидите себя во всей своей неприглядности… Вы начнете догадываться, почувствуете себя неуверенно, будете дрожать и покрываться холодным потом от страха. Я буду долго мучить вас, пока ваше счастье не сделается горьким, как яд. Тогда с Лаурисом что-то случится… и ты, Аустра, останешься одна и засохнешь, как трава на дюнах».