Он наслаждался своей будущей местью, озлобляясь все больше и больше, пока сам не испугался низости своих замыслов.
Возвышенное и низкое боролось в его душе, и хорошо, что Алексису некуда было спешить. То, что в иных условиях перешло бы сразу в активные действия, теперь лишь терзало душу; размышляя, он, наконец, пришел в себя. Буря утихла, волнение успокоилось, и он опять стал тем, кем был прежде. Наконец-то Алексис мог выпрямиться во весь рост и показать миру свое настоящее величие, о котором не знал никто, и меньше всего он сам. Великие люди отличаются от мелкотравчатых тем, что думают не о результатах события, а о его причинах. Они не боятся оглянуться назад на свои ошибки и, оглянувшись, не превращаются в соляные столбы.
Результаты случившегося, как он видел, были страшные, но как Аустра могла дойти до этого? Кто до неузнаваемости изуродовал эту чистую душу?
По мере того как Зандав думал об этом, он становился спокойнее. Перебирая мысленно события прошлого, он увидел их в новом свете. «Если она могла так сильно возненавидеть меня, значит она меня любила, и как много ей пришлось перенести и перестрадать! Как болезненно сносила она обиды, которые я причинял ей, думая лишь о своих интересах!»
Чем больше он размышлял, тем сильнее сознавал свою вину перед женой. В ушах Алексиса вновь прозвучала ее кроткая мольба. «Обещай, что ты не обидишь меня никогда», и его самоуверенное обещание: «Будь я проклят, если когда-либо причиню тебе страдания!» Все это забылось. Он не сдержал своего слова. И она могла считать себя свободной от обязательств по отношению к нему. Ведь только после того, как он стал с ней груб и жесток, она начала бороться за свои права.
Теперь Алексис знал, что ему делать.
Он медленно поднялся, окинул взглядом темные воды морского простора с отраженными в них звездами, и прислушался к рокоту волн. Он подошел к спящим. С колен Лауриса соскользнул мешок, обшлаг рукава задрался кверху, и из-под него белела рука. Алексис прикрыл его. Когда он взглянул вдаль, там, в волнах, он заметил два огонька. Они медленно двигались к льдине. Сперва он подумал, что это звезды, потом понял, что звезды не могут двигаться.
Лаурис беспокойно зашевелился, открыл глаза и спросонья непонимающе уставился на Алексиса.
— Что случилось, Алекс? — спросил Лаурис.
— Взгляни туда, в море…
Повернувшись на запад, Алексис протянул руку в направлении судовых огней и хрипло произнес:
— Приближается судно. Мы спасены. Я хотел разрубить салазки и зажечь костер, чтобы они увидели, где мы находимся.
— Но ведь мы можем сжечь что-нибудь другое, а не салазки, — пробормотал Лаурис.
— Ты прав, Лаури. Мне сразу не пришло в голову. У меня пиджак на вате.
Сняв пиджак, Алексис отпорол подкладку, вырвал из-под нее пучок ваты, зажег его и стал размахивать над головой наподобие факела. Когда огонь обжег пальцы, он подбросил горящую вату вверх и вытащил еще клок.
С судна замелькали ответные сигналы.
— Слава богу… — прошептал Лаурис. — Теперь мы поживем.
Взглянув на него, Алексис усмехнулся, но промолчал.
Стоя на льдине, они смотрели на судно, которое, умерив скорость, приближалось к ним. В седой полутьме уже можно было различить капитанский мостик и желтую трубу со звездой в белом круге.
Глава восьмая
1
Норвежский пароход, принявший на борт охотников за тюленями, держал курс на Ригу. До порта оставалось идти несколько часов, и охотники могли немного привести себя в порядок. Капитан предоставил им возможность как следует попариться и вымыться в судовой бане; стюард, помимо основательного завтрака, принес бутылку рома; позавтракав, Лаурис попросил у одного из матросов бритву и тщательно побрился.
— Тебе бы тоже не мешало, Алекси, — заметил он. — А то у нас, совсем дикий вид.
Алексис молчал. С ним творилось что-то неладное. Он продрог, был голоден не меньше других, но почти не прикоснулся к еде, а великолепный ром пришлось выпить почти одному Лаурису. Зандав сидел в каюте за столом, глубоко погрузившись в раздумье, будто все происходившее вокруг не касалось его. Когда Лаурис заговорил с ним, он даже сразу не понял вопроса, и Лаурису пришлось повторить его. Наконец все же удалось заставить и его побриться. От длительной бессонницы глаза у всех воспалились, губы обветрились и покрылись коростой.