— Побеседуйте немного вдвоем. Только не уходи, Лаурис. Нам с тобой кое о чем поговорить надо. Я потом позову тебя.
Он в раздумье глядел на Рудите, которая, ничего не понимая, с удивлением последовала за Лаурисом. «Ей будет труднее всего. Мы, остальные… как-нибудь перенесем».
Потом взгляд его надолго остановился на Аустре, и лицо его смягчилось.
— Может быть, ты поужинаешь, Алекси? — спросила Аустра.
— Не хочется, — ответил он.
— Все засохнет… — заметила она. — Сними хоть сапоги. Ведь ты, наверно, не разувался с самой субботы?
Алексис подошел к ней, собираясь взять ее за руку. Заметив, что она вздрогнула и уклоняется, он сказал:
— Не бойся, я ничего не сделаю. Я хотел попросить тебя сесть. Так мне… легче говорить.
— Как хочешь, — сказала Аустра и села.
Не доверяя спокойному виду Алексиса, она следила за каждым его движением. А он не спеша прохаживался до дверей и обратно. Некоторое время стояла тишина, нарушаемая лишь скрипом половиц да дыханием двух людей.
Вдруг Алексис повернулся к Аустре и спросил:
— Ты любишь его, Аустра? Очень, больше, чем когда-то меня?
То ли внезапность вопроса, то ли смутная догадка о предстоящем заставили Аустру приготовиться к борьбе. Смело, чуть вызывающе, она ответила:
— Да, Алекси, это так. Но пришло это не сразу и, возможно, никогда бы не случилось, если бы ты был другим.
— Другим я быть уже не могу. Ты тоже, и это, вероятно, правильно. Все, все правильно, только мы сами допустили ошибки. Аустра…
— Да, Алекси…
— Ты меня ненавидишь? Так сильно, что не смогла бы простить?
Она с волнением взглянула на Алексиса.
— Простить? За что? Это я виновна перед тобой.
— О нет! Единственное, в чем тебя можно упрекнуть, это твоя неосмотрительность, с какой ты позволила мне сблизиться с тобой, но инициатива исходила от меня, а поэтому и ответственность ложится на меня. Когда мы познакомились, нам надо было продолжать каждому свой путь — мы не подходим друг к другу.
— Я хочу сказать тебе, Алекси, что в тот день, когда вы вышли в море, я хотела уехать отсюда. Ты бы меня уже не застал здесь. И я звала с собой Лауриса.
Алексис остановился.
— Хорошо, что ты это не сделала. В спешке всегда можно натворить глупостей.
— Что ты теперь собираешься делать?
— Я? Не настолько я глуп, чтобы насильно навязываться. Разваливающийся дом не подопрешь плечом. У меня лишь одно желание: зачеркнуть все прошлое, забыть, будто бы его и не было. Какой смысл продолжать жить по-прежнему? Мы бы все время страдали, испортили бы друг другу жизнь. Лучше уж расстаться по-хорошему, чем врагами жить вместе. Будь у нас дети, тогда, конечно, все осложнилось бы и ради них пришлось бы от многого отказаться.
— Но ты ведь… любил меня? Может быть, и сейчас немного…
— Это уже больше не имеет значения и ничего изменить не может. Ты прощаешь меня?
— Мне нечего тебе прощать. Ты не виноват.
— Ты тоже не виновата. Кто же тогда виновен? Лаурис? Разве виновато полено дров, что загорается, когда его бросили в огонь?
— У тебя, в самом деле, нет ни горечи, ни злобы?
— Злоба осталась в море.
Чтобы подчеркнуть, что он считает разговор на эту тему законченным, Алексис совсем другим тоном спросил:
— Ты мне дашь что-нибудь поесть?
— Да, Алекси. А сапоги ты не снимешь?
— Да, сапоги…
Пыхтя и досадуя на слишком узкие голенища, Алексис снял сапоги. Аустра повесила его носки у печки.
4
Если в каком-нибудь захолустье за короткий срок происходит много необычайных событий, вроде тех, что случились в поселке Песчаном, то люди не успевают уделить им достаточного внимания и надлежащим образом оценить. Не успели как следует обсудить во всех подробностях печальный случай с охотниками на тюленей, как пришлось собираться на похороны Дейниса, назначенные на воскресенье. Похоронили его со всеми принятыми здесь церемониями. Играл оркестр, два общества со знаменами проводили своего умершего члена. На кладбище пришли люди со всего прихода. Свежий могильный холмик совершенно скрылся под венками, цветами и еловыми ветками. Внимание соседей очень растрогало Байбу и в значительной мере смягчило ее горе: впервые в жизни она оказалась в центре внимания всей округи.
Вообще Байба довольно спокойно перенесла этот удар судьбы. Разве до замужества с Дейнисом она не жила одна со своим мальчуганом? Теперь Лудис подрос, через два-три года он уже сможет ходить с рыбаками в море и зарабатывать себе на хлеб насущный. Лачуга Дейниса тоже кое-что да значит; нестарая вдова с домиком и кое-каким скарбом могла быть уверена, что ей недолго придется жить в одиночестве.