Али слишком увлёкся, разглядывая заинтересовавших его людей и его любопытствующие взгляды не остались незамеченными: в какой-то момент он обнаружил, что старик с любопытством смотрит на него. В выцветших глазах старика мелькали хитрые огоньки, узловатые, как корни дерева и такие же цветом кожи пальцы оглаживали доску для игры, лежащую на ковре перед ним. С широким жестом, поведя руку — от сердца к центру ковра, на котором лежал, — старик кивнул Али, мол, присоединяйся. Его компаньоны принялись разглядывать нашего принца, словно ожидая его реакции.
За почти три года своей бродячей жизни принц выучил несколько наречий единого казалось бы арабского языка, используемых берберами и местными арабами, мог с успехом поторговаться на рынке за любой товар, зная цены и обычаи, но главное — Али знал, как разговаривать с местными жителями и что отвечать на такие невинные предложения.
Мало? Много? Именно это знание жизни простого народа, понимание её основ, знакомство с реальным портретом народонаселения региона, а не общие идеалы равенства и братства и пустые измышления по поводу «народа-богоносца» необходимо любому нормальному революционеру. Ленин, Мао, Че и Фидель — они все были барчуками. Выходцы из приличных семей, дети обеспеченных родителей, получившие отличное образование все эти люди ни за что бы не добились успеха, если бы не жизнь в глухой сибирской деревушке или путешествие через добрую половину Южной Америки. Они знали, чем живёт обычный человек, высокомерно называемый доморощенной аристократией «простолюдином», как и что сказать такому человеку, чтобы тот поверил: вот-вот, ещё одно усилие и…
Мы наш, мы новый мир построим.
Али также молча приложил руку к сердцу и покачал головой, стараясь вложить в движения всё миролюбие, на какое был способен: премного благодарен, отказываюсь.
— Что думаешь, обыграть тебя собрался? — Усмехнулся старикан, показав крепкие белые зубы — предмет зависти нашего принца, постоянного клиента местных зубодёров. — Давай, садись, не на интерес — ради общения поиграем.
— Благодарю, почтенный, но я играть не умею, — в калах Али к своему стыду играть действительно не умел — в США эта игра неизвестна, а по приезду в Марокко у него нашлось множество других занятий, за которыми времени на обучение просто не оставалось.
— Откуда ты такой взялся, — усмехнулся детина. — Не будет тебе достойных партнёров, дядюшка.
Все четверо заулыбались, разглядывая засмущавшегося Али.
— Не будет, так не будет, — вздохнул дядюшка, — садись к нам, мил человек. Сыграть не получится, так поговорим.
Отказываться было невежливо и Али уселся на корточки между толстяком и детиной, чувствуя себя чем дальше, тем больше не в своей тарелке.
— Ну не красней, что ты как девица на выданье, — хлопнул его по плечу толстяк.
— Меня ты можешь звать Дядюшкой, — сказал старик. — Отец у тебя есть, на место этого достойного человека я не претендую, а моё имя тебе ни к чему. Это мои… племянники.
Он усмехнулся вслед за своими спутниками, которых явно насмешило такое утверждение и продолжил:
— Это Асад, — указал он на детину, — это Ислам и Сабир.
Толстяк важно закивал головой, показывая, что это именно он Сабир и никак иначе.
— Ну, расскажи нам путник, откуда ты и куда путь держишь?
— Еду в Каир, — бухнул Али.
— Да ты что, — делано восхитился толстяк-Сабир, — далеко собрался, ничего не скажешь…
Он вёл себя неестественно: поминутно оглядывался по сторонам, вертелся на ковре, измяв все подушки своей немалого веса тушей, говорил язвительно и невпопад, не рискуя, впрочем перебивать Дядюшку и Асада… Али решил, что этот человек ему неприятен. Впрочем, это решил для себя не он один — услышав последнее замечание Сабира, Ислам наградил его долгим взглядом, отчего толстяк смешался и принялся шумно требовать принести вина, мяса и где вообще прислуга и почему так нерасторопны?..