Выбрать главу

А бочонок взял. Молча.

Зоной их ответственности был отрезок дороги от охраняемого городка до первого стационарного блокпоста. Блокпостом это сооружение называлось по-привычке, в действительности же оно представляло собой небольшую хорошо укреплённую крепость с гарнизоном численностью в тридцать-сорок человек. Такие блокпосты возводились через каждые пять километров дороги, деля магистраль на патрулируемые участки. Каждый участок, был разделён на опорные секции по два с половиной километра. Точкой разделения служил следящий пост закрепления, находящийся в центре участка. Блокпост контролировал свой участок дороги справа и дополнительно секцию слева от себя. В то время только федеральные трассы на всем своём протяжение прикрывались стационарными силовыми генераторами, остальные дороги считались менее значимыми и защищались энергосетями. Энергосеть отлично сдерживала локальные трансмутации, но взрывной метаморфоз рвал сети в клочья. Их дорога априори не считалась стратегически важным объектом, поэтому у них, в случае масштабного прорыва, не было никакого шанса выжить. Мобильная платформа была их последней линией обороны. Если не считать обещанной регионалами помощи.

Он слышал много слов. Верных, правильных слов. О несгибаемой воле, и сильных духом героях, о трагических ошибках и вынужденных жертвах, массово возложенных на алтарь прогресса, обильно окропленный кровью поколений, о страданиях матерей, потерявших детей, и скупых слезах мужчин, вспоминающих о погибших товарищах, не доживших до светлого мига победы. Это были слова правды, горькой как хина, слова покаяния, слова веры и слова надежды. Это были водопады слов и потоки речей, мутные водопады и грязные потоки, потому что не содержалось в них ни грана истины, той истины, которую он с пронзительной ясностью осознал двенадцатого июля в пять пятьдесят три утра на тридцать девятом километре автомобильной дороги регионального значения за номером 571, дробь 1. — Смерти больше нет. Мы все давно уже мертвы, — прохрипел ему на ухо Серега Тропинин, прежде чем захлебнулся вязкой иссине-черной сукровицей, выплеснувшейся у него изо рта и забился в предсмертной конвульсии, скребя скрюченными пальцами по ребристой прорезиненной палубе штурмовой платформы. — Смерти больше нет, — повторял он среди воя и всхлипов поражённых метаморфозом тел, дёргающихся и извивающихся от невыносимой боли. — Смерти больше нет, — заклинал он себя, выковыривая обожжёнными ладонями из медицинской сумки шприц с антидотом, чувствуя как его тело начинает изменяться под действием метатоксина в различных агрегатных состояниях, распылённого, щедро разлитого вокруг и выброшенного в виде спор и пыльцы. — Смерти больше нет, — твердил он упрямо, поднимая сводимые судорогой руки, с мистическим ужасом глядя на длинную тонкую иглу, которую он был обязан вогнать себе в сердце, если желал остаться по эту сторону небытия. — Смерти больше нет, — шептали его губы, когда он выжигал огнемётом прыгающую, ползающую и скачущую вокруг него мерзость, в которую превратились его бывшие сослуживцы, теперь навечно бывшие. — Мы все давно мертвы! — заклинал он, наматывая бинты на обожжённые метатоксином руки. — Смерти больше нет! — убеждал он себя, следя воспалёнными глазами за тем, как приближаются, рыча двигателями приземистые самоходные огнемёты 1 роты 502 тяжёлого танкового батальона, приближаются и обходят «Мамонта». Прижимаясь к обочине, самоходки неторопливо ползли мимо, разворачивая на ходу башни, выплёвывали из приплюснутых стволов ало-жёлтые струи напалма. Серые, покрытые «циммеритом» боевые машины проходили перед ним и он читал нанесенные на броню опознавательные знаки «1-рт 502 ТТБ» и бортовые номера самоходок: цифры были набиты по трафарету жёлтой краской и обведены красной. Последняя самоходка, дёрнувшись, остановилась. С неё спрыгнул медик. Пригнувшись, он побежал к «Мамонту», прижимая к боку сумку с красным крестом. Снова дёрнувшись, самоходка тронулась с места. Медик проворно взобрался по лесенке на палубу. Он встретил врача стоя, опираясь локтями на развёрнутый поперек огнемёт… Медик спросил: «Живые остались?» «Не знаю!» — ответил он и отрицательно мотнул головой. «Ищи сам!» — крикнул он в ухо врачу, притягивая его к себе за переброшенный через плечо ремень сумки. «А я подожду тебя тут» — пробормотал он вслед идущему скорым шагом вдоль платформы медику и сел на палубу, прислоняясь спиной к турели. — «Устал я, брат, сильно», — участливо объяснил он жаркому летнему полдню и прикрыл опухшими веками глаза. — «Посижу, отдохну».

Выпив кофе, он тщательно вымыл кружку, долго протирал её полотенцем, после чего убрал вместе с банкой кофе и сахарницей в настенный шкаф. Вытер стол мокрой тряпкой, прошёл из кухни в коридор и неторопливо оделся. Опустившись на колено, зашнуровал ботинки с высокими берцами, правый, а затем левый. Толстая грубая кожа ботинок плотно обхватила голени. Он грузно поднялся, снял с вешалки куртку. Закрыл входную дверь, бросил связку ключей в боковой карман куртки. Вышел на крыльцо. Вездеход, предусмотрительно накрытый с ночи прозрачным защитным чехлом, стоял посреди двора, блестя свежевымытыми боками, разрисованными без особой на то надобности сложным камуфляжным рисунком. Он обошёл вездеход кругом, тщательным образом осматривая плёнку. Учебный центр, по не вполне понятным для него причинам не имел полноценного прикрытия силовыми полями с воздуха, из-за чего по утрам приходилось затрачивать некоторое время на осмотр и уничтожение разной мелкой дряни, угнездившейся за ночь на оставленной на улице технике. Вот и сейчас, прежде чем содрать и отправить в бак утилизатора предохранявший вездеход чехол, он сбил ультразвуковым лучом и прижёг нескольких устрашающей расцветки ос-пиратов, парочку плоских листообразных клещей-липучек, согнал и уничтожил личинку стеклянки обыкновенной. Остальные незваные нахлебники, усеявшие прозрачный пластик, были истреблены в недрах биологического утилизатора, размерами и формой напоминающего старый добрый контейнер для бытовых отходов. Открывая дверцы, он самым тщательным образом исследовал салон, держа наготове оружие. Убедившись в том, что никакая гадина не пробралась внутрь вездехода, он уселся в кресло водителя и запустил двигатель.

На выезде со двора он притормозил, пропуская оранжевый фургон коммунальной службы, чистящий дорожное покрытие при помощи злобно скребущих асфальт цилиндрических щёток и пузырящейся дезинсектирующей жидкости. Идущие за фургоном дворники, облачённые в оранжевые робы, обрабатывали кюветы, заливая их быстро испаряющейся дезинфицирующей пеной из объёмных баллонов, висящих на спинах. Он хотел было пропустить и дезинфекторов, однако старший (его выделяла надпись на робе «бригадир») не позволил ему задержаться. Сбив на затылок прозрачное забрало, закрывающее лицо, старшой прокричал неслышно что-то вроде: «какого на хрен ты тут застрял!» и зло махнул рукой, мол «проезжай, не задерживай!» Он выжал сцепление и торопливо выкрутил руль влево, выбираясь на дорогу. Бригадир проводил его вездеход презрительным взглядом, закрыл лицо забралом и вновь сосредоточился на очистке кюветов. Он взглянул в зеркало заднего вида. Дезинфекторы тщательно заливали пеной асфальт в том месте, где только что останавливалась его машина. Он усмехнулся и подумал, что если бы администрация учебного центра с должным вниманием относилась к вопросам безопасности на вверенной в её подчинение территории, то не приходилось бы тратить столько времени и сил на проведение санитарных мероприятий. И ещё он подумал, что до сих пор не встречался с таким откровенным и отчасти вызывающим отношением к соблюдению элементарных мер предосторожности. Не говоря уже о грубом нарушении норм Устава Дорожного Патруля. «Однако я отвлёкся, — одёрнул он себя. — Возможно в таком пренебрежении есть свой скрытый смысл, понять который я пока не в силах. Вследствие недостатка качественной и объективной информации. Центр-то считается лучшим среди подобных заведений. К тому же, — он снова усмехнулся и подмигнул своему отражению в зеркале, — в чужой монастырь со своим уставом не ходят». В том числе и с уставом патрульной службы. Которому он привык беспрекословно подчиняться, потому что устав не был для него сводом абстрактных установлений и мертворождённых правил, плодом отвлечённо-схоластических умствований, наподобие вычисления количества демонов, способных уместиться на острие швейной иглы. Каждое слово и каждая строчка устава имела практическую ценность, проверенную на прочность в боевых условиях, за каждым предложением и каждым абзацем скрывалась чья-то жизнь и чья-то кровь, отданная и пролитая за то, чтобы сохранить следующим за ними их жизни и их кровь. Жизнь за жизнь, кровь за кровь. Устав не сочинялся бюрократами в тиши конторских кабинетов, устав писался практиками и для практиков, уставу подчинялись сознательно и добровольно, а не вынужденно и в приказном порядке. Устав писали и переписывали, изменяли и дополняли. Устав помнили наизусть и цитировали по памяти. Устав был необсуждаемым авторитетным источником и священным писанием патрульных. Для всех без исключения… кроме тех, кто состоял в штате учебного центра «Биармия». Следовательно и для него тоже. Инструктора по специальной подготовке личного состава Дорожного Патруля. С некоторых пор.