Было ему лет двадцать пять, не больше. Острая бородка и густые усы не старили, скорее оттеняли молодое лицо.
Все, кто общался с ним, привыкли: Ведерников на слова скуп. То ли сказался сибирский характер — родился он в Омске; то ли нелегкое детство — восьми лет остался без матери, рос замкнутым, без домашней ласки; то ли раннее общение с сибирскими ссыльными приучило держать язык за зубами.
«Ребята как гвозди. В случае чего не согнутся».
Аттестация надежная. Сказал Ведерников — стало быть, так.
Молодые рабочие пополнили студенческие группы, быстро освоились. Вот один из них держит рейку, изрезанную черточками делений, что-то рассказывает, а Владимир Файдыш улыбается и кивает головой.
Файдышу лет семнадцать-восемнадцать, но его, как и прочих студентов, величают Владимиром Петровичем. Он невысок, светловолос, подвижен. Привычка щуриться выдает близорукость. Лицо тонкое, интеллигентное.
Владимир успел побывать в баррикадных боях и сейчас, во время съемок Москвы, тянется на самые опасные участки. Его группе Павел Карлович поручил подготовить описание Хамовнических казарм. Там размещался Сумской драгунский полк, который в дни Декабрьского восстания поддержал контрреволюцию, там хранятся сотни берданок и около миллиона патронов.
Как-то после очередных съемок Файдыш пришел к Штернбергу и стал горячо доказывать: Хамовнические казармы нетрудно захватить, если, используя удобные подходы, забросать их гранатами и бомбами, ворваться, овладеть берданками и патронами.
В расчетах Владимира Петровича был резон, и Штернберг согласился составить специальный план захвата казарм…
А вот другая группа — в центре Кока Яковлев, он молчит и курит. У Коки на лбу ранние залысины; странно как-то, у сестры, у Вари, роскошные косы, а Кока вот-вот начнет лысеть. Кока — правая рука Павла Карловича. Он не только участвует в съемках, по вечерам и по ночам расшифровывает шифры разведчиков. Работа выматывающая.
Кока среднего роста, однако рядом с Николаем Преображенским — самым высоким среди студентов — кажется почти маленьким. У Преображенского не только рост — у него и черты лица крупные, и руки огромные. На его ладонях, как острят студенты, можно избу поставить да еще место для колодца останется.
При таком росте и таких больших, с виду неуклюжих пальцах никак нельзя было ожидать, что пишет он микроскопически мелкими, едва различимыми глазом буковками.
«Микроскоп» — дал Преображенскому кличку Павел Карлович.
Микроскоп вездесущ: Вановскому рисует схемы, чертит чертежи для пособий по огнестрельному оружию, Виноградову добывает химикаты для изготовления взрывчатки, тут, на нивелир-теодолитных съемках, тоже не из последних.
Штернберг задержал взгляд на Преображенском: лицо добродушное, по щекам и по носу, как муравьи, расползлись веснушки, длинные рыжие волосы спустились до шеи. Если бы не студенческая форма, никому б и в голову не пришло, что он городской житель — типичный деревенский увалень, приехавший поглазеть на каменные дома, на конку, потолкаться на ярмарке…
У ног беспокойно вертелись Норма и Цезарь. Они не любили такого многолюдия: во двор обсерватории разом вторгалось столько незнакомых запахов, голосов, на земле появлялись чужие следы.
Павел Карлович наклонился к собакам, успокоил:
— Ничего, ничего, сейчас уйдем.
Студенческие группы, вытягиваясь в ленточку, одна за другой покидали двор. Доковылял до порога своей квартиры Цераский и, сотрясаемый кашлем, исчез в дверях.
«И к чему это он заговорил об осторожности? Просто так, порядка ради?»
У Павла Карловича не было оснований в ком-либо сомневаться. Две недели обучал своих будущих разведчиков необходимым премудростям. Во-первых, они освоили работу с теодолитом и нивелиром. Иначе любой землемер обнаружил бы неладное: почему у приборов топчутся несведущие люди? Во-вторых, была разработана четкая система записей: одна — на случай проверки полицией, другая — с разведывательными сведениями, скрытая цифровым шифром.
Разведчиков должно было интересовать все: высоки ли заборы, как лучше преодолеть их — перекинуть лестницу, сделать подкоп или взорвать; где расположены склады строительных материалов, инструментов, аптекарских товаров (номера домов, дворы)?
Главные задачи были сформулированы в письменной «Инструкции разведчиков». Владимир Файдыш называл ее «наша библия». В этой «библии» Павел Карлович постарался не упустить ничего существенного:
I ЗАДАЧА
а) Как расположить силы дружины для движения (использовать проходимость дворов).
б) На каких боковых улицах возвести баррикады для предупреждения внезапных нападений противника.
в) На какое расстояние вперед и в стороны послать дозоры и где поместить наблюдательные пункты.
II ЗАДАЧА
Наметить лучшую позицию для обороны по пути наступления дружин.
а) Какие занять здания, где возвести проволочные заграждения и окопы.
б) Какими силами занять дома и окопы.
в) Оговорить, откуда взять нужные строительные материалы.
г) Наметить расположение сторожевых постов вокруг всей позиции на расстоянии 300 шагов…
д) Наметить дома, защищенные от прицельного артиллерийского огня, удобные для расположения резерва.
Предполагалось составить полную картину телефонной связи между полицейскими частями, казармами, управлениями коменданта и окружным штабом. Как было задумано, описания сопровождались конкретными рекомендациями.
«Все колодцы (тумбы) чугунные, серой окраски, отвинчиваются на боку (винт) отверткой, после чего снять верхушку и будут видны провода, которые — обрезать». «Арбатская и Пресненская колодцев не имеют; вся линия под землей. Сделать ничего нельзя, разве только раскопать где-либо по линии; если будет нужно, можно узнать, где идет кабель»…
Двор постепенно опустел. Последней уходила группа Николая Преображенского. Микроскоп задержался у калитки, посмотрел вверх на насупленное, потемневшее небо. Громадная туча едва не навалилась на купол Никольской церкви, тучу разрезал стремительный зигзаг молнии. Тонкая жилка огненно вздулась и мгновенно погасла.
«Пора и мне», — решил Павел Карлович и вышел за калитку. Впереди маячила вешка, перекинутая через плечо Преображенского. Как всегда, он шел замыкающим, чтобы все разведчики были перед глазами.
Группа направлялась в Лефортово, где предстояло разматывать «тугой узел». Там, на небольшом пространстве, теснились значительные военные силы. В Екатерининском дворце разместились 1-й и 2-й кадетские корпуса. В Красных казармах со времен губернатора Архарова находились восемь батальонов солдат-архаровцев. И наконец, если въезжать в Лефортово через Дворцовый мост, справа размещалось Алексеевское военное училище.
Нельзя было сбрасывать со счетов и большой «гофшпиталь», построенный еще Петром.
Павел Карлович счел необходимым принять участие в работе этой группы. Дабы не дразнить «гусей», он нанес визит приставу Лефортовского участка. Пристав, прочитав «свидетельство», выданное канцелярией градоначальника и разрешавшее «нивелир-геодезические работы для подробного исследования аномалии тяжести в Москве», почтительно заулыбался. Заглянув в глаза Павлу Карловичу и желая сказать ученому гостю приятное, он проговорил:
— Не скрою, в пору юности и я питал склонность к наукам, и, коли б не родительская воля, как знать…
— Я рад встретить приверженца науки в строгом мундире слуги государя. — Штернберг добавил меду в сладостные воспоминания пристава. — Буду весьма признателен, если вы сочтете возможным выделить нам в помощь нескольких усердных, свободных от наряда полицейских…
Вышли во двор. Кто-то из студентов уже отсчитывал шаги от каменного сарая до ограды. Павел Карлович предложил приставу поглядеть в око нивелира «на грешный мир».
Преображенский расставил треногу, господин пристав прикипел к окуляру и, видимо, не мог сообразить, в чем дело: цифры на шкале перевернулись вверх тормашками, клен во дворе участка словно шагнул навстречу, приблизился, хоть протягивай руку, и тоже перевернулся кроною вниз: астрономическая труба давала обратное изображение.