— Спохватился! — рассмеялась камеристка Соня. — Нина Аркадьевна вот уж как три часа назад улетела по делам. Тебя разрешила не будить. Но валяться здесь тебе уже нельзя. Неприлично. Вот тебе твои джинсы, свитерок, майка, кроссовки. Специальное ночное бельё сдашь нам. А мы отведём тебя в знакомую тебе комнатушку…
— Одиночку, — поправил Куропёлкин.
И тут же чуть было не спросил: «А как же Люк?», но промолчал, не стал испытывать судьбу. Насчёт Люка объявят. Объявили же пока ему камеристки (уже в комнатушке-одиночке приговоренных к…) о том, что на завтрак он уже опоздал, но если он подъедет к горничной Дуняше и ублажит её словами, может и получит утренние калорийные угощения, необходимые ему для работы, а они, Вера с Соней, придут к нему после обеда и поведут к водным процедурам, массажам и благовониям.
— Нет аппетита! — капризно заявил Куропёлкин. — На кой мне нужны ваши утренние угощения!
— Это уже проблемы горничной, — холодно сказала Вера.
Однако при появлении в комнатушке горничной Ладны-Дуняши, шоколадницы Лиотара, аппетиты в Куропёлкине возобновились. И были вознаграждены кашей геркулес и хорошо прожаренным цыплёнком табака.
— И что же, — сытым барином (сытым боцманом?) и уж точно сытым котом, — поинтересовался Куропёлкин, — у вас всем подают на завтрак цыплят табака?
И тут же вспомнил о своей птичьей фамилии.
Сказал мечтательно-скромно:
— К такому завтраку да кружку бы пива!
— Зазнался! Пива ему! Не возгордись! — сказала горничная. — Вижу, снабдить тебя свежим постельным бельём распорядиться господин Трескучий не пожелал.
Но вдруг она будто бы улыбнулась. То ли Куропёлкину. То ли чему-то, ему неведомому.
— Господин дворецкий ходит нынче злой, голодный и именно трескучий. Эко ты его допёк! К удовольствию многих! Но будь начеку! Он не простит тебе конфуза. Такой прокол в безупречной многолетней службе. Пусть и на одну ночь. А так как бельё в этой комнате не велено было менять, можно предположить, что нынешней ночью конфуз будет отомщён. Трескучий — господин изобретательный. А теперь ещё и голодный. Так что, держись. — И горничная Дуняша неожиданно для Куропёлкина ласково погладила его волосы и чмокнула его в щёку.
Уплывая в свои интересы, горничная Дуняша приложила палец к губам…
Господина Трескучего словно и не было в поместье. Во всяком случае, Куропёлкина он не инспектировал. И это Куропёлкина радовало. Встречи с Трескучим он не желал. Не только не желал, но и побаивался её. Но избежать её, понятно, было нельзя. Трескучий явился к нему, отобедавшему с челядью, в комнату-одиночку.
— Эй, Гаврош Фуко! Бездельничаешь! Получи депешу от моей хозяйки.
На листке бумаги было напечатано: «Евгений, срочно подготовьте свои соображения о том, брал ли взятки А.А. Каренин или не брал».
31
— Как это подготовить? — растерялся Куропёлкин.
— Как велено, так и подготовить, — скрипуче-трескуче произнёс дворецкий (воевода) Трескучий-Морозов.
— Мне для этого надо перечитать «Анну Каренину», — словно бы к небесам обратился с просьбой Куропёлкин. — Мне, господин Трескучий, надо бы хоть на час получить книгу Толстого…
— Ха! (Далее матерные слова.) Может, тебя хоть на час отвезти в Монте-Карло сыграть в казино и искупаться? — зловеще рассмеялся Трескучий. — Может, надо срочно завести курьеров-скороходов, чтобы они для тебя, недоучки, таскали книги из библиотек?
Куропёлкин был готов выступить с громким протестом и напомнить о том, что он по условиям контракта обязан исполнять ночные требования госпожи Звонковой, а администрация госпожи должна способствовать этому, но слово «недоучка» осадило его и отменило его протесты.
Кто же он, как не Недоучка! Недоучка и есть!
Причём наглый Недоучка! Бессовестный!
Куропёлкину стало стыдно.
Он решил. Если госпожа Звонкова соизволит посетить нынче опочивальню, а его приведут туда по необходимости, первым делом он должен будет извиниться перед женщиной, не рассчитывая на проявления её милостей, за свою вчерашнюю авантюру. Вчера он был удивлён, а потом и доволен собой. Вот ведь как завернул! Теперь же помрачнел. Чему радоваться-то! Шарлатанить он не любил, перед женщинами в особенности. Что он знал о Ларошфуко? Только то, что тот жил в семнадцатом веке, был герцогом и что-то изрекал. И вдруг он взял и выпалил необъяснимую для него самого фразу, вызвавшую удовольствие госпожи Звонковой. Когда он, Куропёлкин, имел какую-либо шпагу? И уж тем более имел ли он какое-либо право мудрствовать по поводу острия разума и языка? Это он-то, недоучка! Если бы он высказался за купцов и солепромышленников Строгановых, современников Ларошфуко, он бы ещё мог найти себе оправдания — всё-таки был любопытен и внимателен в музее Сольвычегодска и кое-что о Строгановых помнил.