Что-что, а уж томики «20 тысяч лье под водой», «Таинственного острова» и «Детей капитана Гранта» имелись в библиотеках Тихоокеанского флота.
— Личность Немо мне симпатична, — сказал Бавыкин. — Но он жил под водой, я же — здесь, под землёй. И эпохи технические — у нас разные. Мне начинать было проще, хотя и не менее трагично. Но зачем он и зачем я, ни ему, ни мне не было известно.
— Но вам же доверено сохранять в порядке часовые пояса! — воскликнул Куропёлкин.
— Это да, — усмехнулся Бавыкин. — Но часовым поясам и без меня безобразничать не велено. Надзираю я совсем над другим. Сам, к сожалению, вынудил себя стать этим надзирающим.
Потом сидели почти молча, выпивали и закусывали, и сожалевший было об отсутствии собеседников Бавыкин будто бы теперь в собеседнике и не нуждался. Закуски подавали хорошие, а уже был откушан борщ с пампушками и зубчиками чеснока. «Обслуживают лучшие рестораны», — просветил Бавыкин. И главное — для Куропёлкина — не подносили к столу служки хозяина пещеры, сладко-улыбчивые, но словно бы немые, угодливые в поклонах — из китайских притвор, не подносили они московские изыски, так называемые «суши», те в удалении от океанов были употребимы лишь при наличии в карманах средств от диареи и изжоги.
— Мне было известно, — сказал Бавыкин, — что вы мужчина энергоёмкий, но вы меня своими передвижениями по скобам удивили.
— Энергоёмкий? — удивился Куропёлкин. — Первый раз слышу такое о себе. И просто не знаю, что такое энергоёмкий мужчина.
— Ну, не обязательно мужчина, — сказал Бавыкин. — Энергоёмкий человек.
И тогда он начал бормотать что-то, отрывочно Куропёлкину доступное, из чего Куропёлкин вывел, что он, будучи энергоёмким, для какого-то большого дела подходящий и нельзя терять время и нужно приспособить его…
«Надо бежать! — сообразил Куропёлкин. — А то сейчас же возьмут и приспособят!» Но как бежать-то? Вход в пещеру задраен. Уходить рядами освещенных помещений? Но тогда бы пришлось возвращаться из-за крепостной стены к Люку и пакету горничной Дуняши. Хотя бы так…
Однако при этом когда бы он смог объявиться на месте приложения сил, оговоренном контрактом?
— Вас, Евгений Макарович, заинтересовали глобусы, — поднял голову, будто очнувшись от дремоты, Бавыкин. А выпили изрядно.
— Заинтересовали, — из вежливости согласился Куропёлкин.
— Тогда, прошу вас, пройдёмте к ним, — предложил Бавыкин.
56
Откуда-то возникла тёмно-синяя спортивная куртка на плечах Бавыкина. На спине хозяина пещеры белели слова «Общественная оборона».
— Там дует, там много дыр, — предупредил он. — Не будет ли вам холодно?
— Заходили, по надобности, и в Ледовитый океан, — ответствовал Куропёлкин.
Приблизились к вращавшимся учебным пособиям. Действительно, в помещении полупещеры с книжными полками и глобусами дуло. Но дуло (или задувало на минуты) из разных мест, причём как бы струями воздуха, то тёплыми, то студёными, и откуда исходили эти струи, Куропёлкин понять сразу не смог. Бавыкин то ли внутренним приказом, то ли нажатием невидимой кнопки распорядился прекратить вращение шаров и странной фигуры с четырьмя углами.
— А что это за монстр с углами? — понтересовался Куропёлкин.
— Об этом потом, — таинственно усмехнулся Бавыкин. И возобновил движение шаров и монстра с углами. — Вы, наверное, обратили внимание на то, что наши глобусы чем-то проткнуты. Или пробиты.
— Обратил, — сказал Куропёлкин. — То какими-то штырями, то будто проволокой или даже шашлычными шампурами. Это важно?
— Важно, — сказал Бавыкин. — Хотя и не очень… Пробитых мною глобусов много. Иные — по вздорной горячности и нетерпению, иные — в серьёзных целях.
Теперь Куропёлкин ощутил, что струи воздуха бьют именно из дыр, пробитых в глобусах Сергеем Ильичом Бавыкиным.
— И что же это за серьёзные цели? — спросил Куропёлкин.
— Долгая история, — опечалился хозяин пещеры. — Рос некогда злой и обидчивый мальчик. Вундеркинд, по понятиям тех дней, но злой. Однажды ему вместо обещанных и ожидаемых хоккейных коньков подарили глобус. С моралью. Мол, перестань гонять с мальчишками шайбу. А займись тем, к чему расположен. Науками. Злой мальчик, то есть я, обиделся и проткнул глобус кухонным ножом. А потом к нему пришла озорная и поначалу безответственная, но позже — маниакальная мысль: «А не проткнуть ли планету Земля чем-нибудь насквозь?» И ведь проткнул!
— И где же этот прокол? — спросил Куропёлкин, всё ещё принимая слова Бавыкина за шутку, на манер его фантазии о морских узлах на часовых поясах. — Или протык? Или пробоина?