Поднялся в этот день Юрас еще до рассвета. Раздевшись донага, он с головы до ног вымылся из бочонка холодной дождевой водой, что натекла за ночь с новой крыши, оттирая ноги, шею песком, потом надел еще с вечера выстиранную им самим рубаху, с трудом застегивая пуговицы огрубелыми пальцами, натянул старательно выбитые и вычищенные солдатские галифе, — и тут стало ему легко и весело. Бороду брить пришлось наощупь, без зеркала и без мыла, но все эти недостачи в новой жизни не могли испортить его свадебного настроения.
Когда Тарутис запер двери дома и пошел через можжевельник к усадьбе, солнце было уже высоко; он изредка оглядывался на свою хибарку, в которой они вдвоем собирались начать новую жизнь. Маленькое окошко словно подмигивало ему в утренних лучах: иди — веди свою женщину, она принесет тепло в этот дом.
Помещичьи работники решили отпраздновать свадьбу и проводы первых новоселов, уезжавших из усадьбы. Положение невесты не позволяло устраивать большого веселья, да и пустой карман Тарутиса тоже. Ввиду этого решено было отпраздновать свадьбу этой бедной пары только у молодой, а она уже сделала все, что могла: испекла свадебный каравай. Когда молодые вернулись из волости, их встретили по-старинному: девушки и парни мели перед ними дорогу, ворота были разукрашены цветными лоскутами. У дверей молодым поднесли краюху хлеба и стакан квасу. Все свадебные поезжане получили сытный обед — щи и жареную свинину. И потом молодые получили все, что припасено было сватом и кумою, что нанесли соседки. Юрас не собирался было заводить гулянье, но товарищи уговорили его:
— А почему бы нам и не попировать! Тебе ни о чем не придется хлопотать, мы сами принесем и выпивку, и закуску.
— Э! Коли уж с этой стороны из бочки не течет, пробуравим ее с другой. Когда же нам еще погулять да поплясать!
У Моники в этих краях не было ни родителей, ни братьев, только дальние родственники — десятая вода на киселе, однако, едва Линкус заиграл на своем кларнете, гостей набралось полон дом, — и званых и незваных. Кого не развеселило пиво и водка, того согрела песня: гости разговорились, стали вспоминать, как в старину справляли свадьбы, как тогда гуляли. Заговорили о стародавних временах, потом и — о свободной Литве.
До полуночи лаяли встревоженные собаки и жалобно пел кларнет. Любопытные из дальних хуторов, не попавшие в битком набитый дом, толпились под окном: всем хотелось посмотреть на молодых, а особенно на молодую, как она держится, не плачет ли, что она «такая», не прячет ли лицо от людей. Свадьба была какая-то чудная: молодая так все за столом и просидела.
— Охо-хо! Как они жить-то будут! Вздумал босой на голышке жениться. Ох, много будет слез… ой, много…
— Если в любви да согласии, — проживут. На земле постелются, небом укроются. Я, голубушка, и не так еще выходила, — за вдовца! Хоть говорят: лучше девке без венца, чем замуж за вдовца, а вот мы прожили с ним душа в душу, и чистая водица нам казалась слаще меда.
— Да вот и мы с Домиником тоже сошлись еще батраками: и как только меня ни пугали, когда я за него выходила: и спать-то мне на голых досках придется, и муж-то меня на третий день выгонит. А все это — больше от зависти. Когда завидуешь, девонька, так слушаешь, кажется, о чем и овсюг под забором шелестит. Вот увидите, хорошо будут жить Тарутисы, оба они работяги, оба молодые. Не бросил же ее Юрас с одним ребенком, не бросит и с пятью.
Все приданое Моники уместилось в одном небольшом сундуке, который молодые перевезли к себе на другой день на телеге, примостившись тут же. Этим и кончилась их свадьба. На новоселье никто их не провожал. За телегой, которую они одолжили, плелась подаренная Ярмалой коза, — шутники увешали ее лоскутками, подвязали ей на шею колокольчик.
Муж с гордостью показывал хозяйке все, что сделал своими руками: печь, плиту, кровать; даже колышек он вбил в стену для одежды. Моника в восторге ощупывала каждую вещь и все переставляла, все устраивала по-своему.
— Будем жить тут, как Адам с Евой, — сказал Юрас, не отходивший от своей хозяюшки.
Так началась семейная жизнь этой четы.
Первую ночь новоселы-молодожены провели под солдатской шинелью… Наговорившись о будущем, о лучших днях, не успели они закрыть глаза, усыпляемые жалобным блеяньем козы, как пошел сильный дождь, и холодные капли стали падать с потолка прямо на постель.
— Раньше тоже заливало, но не так сильно. Крыша еще новая. Может, потолок?