Йокубас только издали, со своего двора, поглядывал на долину.
Когда там появился трактор, он подошел поближе: машина притягивала его с непонятной силой. Он по целым часам мог глядеть, как она шла по полю, изредка постреливая, как из ружья. Он давно бы уже пошел разглядеть ее поближе, как следует, да гордость не позволяла: Йокубас все еще дулся на своих сыновей. Однако старик каждый день совершал небольшое путешествие, поодаль «куперативной» земли, обивая палкой зазеленевшие кочки, сбрасывая с тропинок в канаву комья и хворост. Иногда случалось спугнуть жаворонка, и птица, заливаясь, подымалась к небу. Усевшись на пригорке, отец снимал шапку, и легкий ветер ерошил его седые волосы. Однажды, увидев в долине запряженную в бороны сивую кобылу, Йокубас подумал: «Откуда эта сивка появилась? Кобыл всяких развели!».
Подле маленькой березовой рощи, на кооперативной земле, полно было детей и взрослых. Тут же работал кузнец Марцинкус — правил на вольном воздухе плуги, бороны. Наконец Йокубас не вытерпел и однажды спустился к толпе. Большая часть кооперативного участка была уже засеяна. Мужики, торопясь управиться и со своей землей, и кооперативную чтобы не оставить, трудились до полуночи. Глядишь, совсем уже темнеет, родители силком гонят спать малышей, а они жмутся к огоньку, бегают наперегонки с собаками. В темноте исчезают пашни, люди, только там и сям раздаются голоса. Другие, окончив работу на своих полях и отужинав, с наступлением темноты снова возвращаются в долину.
Только и слышно:
— Так как же, Юргис, поработаем ночку?
— Отчего же нет. Поработаем! Ночи стоят светлые!
И в их голосах звучит удовлетворение, а если кто-нибудь чиркнет спичкой, то можно разглядеть улыбающиеся лица. Теперь так и жди: пустив изо рта первый дым папиросы, шутник отпустит какое-нибудь острое словцо, весело выругается или громким голосом прикрикнет на коня, тянущегося к свежей травке. А там, смотришь, перепрягают лошадей, мужики советуются, как бы получше сделать, разглядывают на ладони семена.
Теперь уже Йокубас ежедневно стал спускаться в долину. Встав поутру, он торопился накормить скот, наколоть дров и как можно поскорее выбраться из дому. Какое-то новое чувство гнало его с бедного одинокого двора, из душной избы к людям. И не только Йокубас, но и старик Мартинас, и отец кузнеца каждый день ходили на «куперативную» землю, и хотя они мало чем могли помочь молодежи, а все чего-то топтались вокруг, обсуждая свои дела.
— Все-таки вместе работать весело, — молвил раз Йокубас, разглядывая, как молодежь четырьмя боронами продирала пашню и высаживала картофель. За картофельным полем уже зеленели яровые.
— Да, да, — поддержал Мартинас, — много веселей и легче. Как пчелы, одна за другой, одна за другой, глядишь — и улей наполнят.
Оба старика сидели под березой, к стволу которой был прилажен желобок. Березовый сок стекал в солдатскую каску, подвешенную вместо котелка.
Йокубас встал на колени, обеими руками взял каску за края, наклонил и напился соку. Утерев полой рот, он стал медленно разворачивать платок и вытащил свой кларнет. Послюнявив язычок кларнета и осторожно наложив пальцы на все клапаны, он подул.
— Давненько не играл! Может, уже лет двадцать, — вытащив на минутку изо рта кларнет, молвил Йокубас.
Щеки старика надулись, глаза замигали и заплыли слезами. Сначала трудно было разобрать мелодию. Отвыкшие негибкие пальцы подпрыгивали так, как будто старик сучил нитки.
Но вот торжественно поплыла над полями песня, новая песня, которую сейчас распевала молодежь.
Сыновья Йокубаса остановили лошадей, другие пахари и женщины, сажавшие картофель, тоже на минутку оторвались от работы и прислушивались к его игре.
Юргис, поглаживая вспотевшую грудь, слушал с улыбкой — он словно пил свежую воду.
— Да никак это отец! Вот там, под березой! — вдруг закричал он со смехом.
Пахари снова тронулись, а за ними вслед за боронами пошли работницы, кидая в борозду картофель. Юргис понял, что это — музыка примирения отца с сыновьями, с новым севом, с новой жизнью… И мысленно он повторил слова отца: «Веселее всем вместе жить, одной семьей. И люди как-то лучше становятся».
А под березой старик-отец его все играл и играл…
1947
ДЕПУТАТ
Перевод под ред. З. Шишовой
Было отчего волноваться Рейшялису! Ведь столько лет не видал он Андрюса, столько лет! Андрюса Карташюса, кузнеца, люди по сей день поминают: он, говорят, горячее, раскалённое добела железо голыми руками взять мог — этакий упрямый был старик, А вот сына его, тоже Андрюса — многие и совсем позабыли. Только друг его детства, Рейшялис, хорошо помнит Андрюкаса. Ещё недавно показывал он знакомым знаки, нацарапанные на штукатурке колокольни в те годы, когда они с Андрюсом, будучи ребятами, ежегодно измеряли здесь свой рост.