Рейшялис мог бы показать и места на островах, где они с Андрюкасом разводили костры, переправившись на душегубке. Еще и старая яблоня все приносит плоды, на одной ветке своей, там, на месте бывшего жилища Карташюса. Палками и хворостинами хлещут яблоню прохожие и проезжающие, обивая яблоки, стоит она голая, без коры почти, а все плоды-то даёт. Такая же она закалённая да упрямая, как руки кузнеца.
И непременно покажет Рейшялис её Андрюсу. Да узнает ли её и узнает ли Рейшялиса такой знатный человек? Может, им и поговорить, как следует, не придется, и воспоминания Рейшялиса не покажутся уже такими значительными герою. Ведь он генерал. Может быть, ему будет и неудобно слушать всякие пустяки об их детских годах.
Трудно даже поверить, — Карташюсов Андрюкас — генерал! Тот самый, с которым Рейшялис тридцать лет назад бродил по полям и лесам.
До сих пор Рейшялис не может простить своей жене, что она в прошлом году уговорила его поехать на праздник песни. Как назло в этот же самый день Андрюс посетил родные места. Однако, как потом ни старался Рейшялис выведать у соседей окольным путем подробности этого посещения — никто даже не заикнулся о том, что часто, мол, расспрашивал про него, Рейшялиса. Передавали, что тот только огляделся по сторонам, попытал о том, о другом. Потом он зашел к Улинскисам, напился там молока, расспросил, попрежнему ли много водится уток на озере, и уехал. Сказал только, что очень торопится и что непременно, мол, в другой раз заедет и разыщет всех старых друзей.
Народу к Улинскисам набилось со всей деревни — полная хата, всем интересно было поглядеть на генерала. На груди у него было, говорят, столько орденов, и больших и малых, что местечка свободного не осталось.
Попросил было генерал девушек спеть ему, а те, растяпы, застеснялись, друг дружку кулаками в бок тыкали и долго не могли с духом собраться. Только под конец разохотились, затянули одну-другую дайну. Андрюс и благодарил и похваливал, да только все головою качал: прежде не так певали.
Эх, не было там Рейшялиса — он бы сразу старинные дайны припомнил.
Штука ли — столько лет! Они с Андрюсом были еще подростками, когда в девятнадцатом году Красная Армия появилась в этих местах. Андрюс немедленно примкнул к красным вместе со старым кузнецом, и оба как в воду канули… А Рейшялиса за то, что он был писарем в комитете бедняков, схватили наехавшие в село белые солдаты. Они называли себя «войском литовским». Эх, как стало в два ряда это «войско литовское» на костельном дворе, да как привели весь комитет, да как раздели всех чуть не донага, да как прогнали сквозь строй! Уланы-то и давай дубасить мужиков карабинами и по головам, и по бокам — аж ребра трещат. А «литовский» майор с ксендзом-настоятелем сидят на крыльце, чай с коньяком попивают и перешучиваются:
— За равенство-братство — плетьми рассчитаться! Большевиков — до синяков!
Весело дьяволам смотреть, как уланы с бедняцким комитетом расправляются!
Полгода просидел Рейшялис в городе Укмерге, в подвале, потом все-таки выпустили его как несовершеннолетнего.
А потом, что только ни случись в округе — потребуют ли батраки в имении у пана хлеба, найдут ли под утро на самом высоком дереве в роще красный флаг, — обязательно Рейшялис виноват. Хватают его полицейские и по голове маузерами лупят, — твоя, дескать, работа, ты большевик!..
В сороковом году снова возвратилась Красная Армия. Выбрал народ Рейшялиса тогда в волостной комитет. Только не дремал чёрт рогатый — трах и война началась. Рейшялис не успел уйти. Воротился назад помещичий сын, ходит в мундире немецком, эсэсовском, сам весь народ перетряхивает, все комитетчиков разыскивает. Вот и пришлось Рейшялису у одного хорошего человека приют найти — спрятался он в печке, где хлеб пекут; месяц он там томился — ни повернуться, ни выпрямиться, как пробка в бутылке. Потом, в одну зимнюю ночь, надел на него тот человек балахон, из белой простыни сшитый, и переправился он по льду через Неман в другую сторону. Стража-то не приметила.
Эх, сколько за это время пережито! О том, что генерал Андрюс снова должен приехать, Рейшялис узнал только вчера на избирательном участке. Теперь там все село на сходки собирается, — радиоприемник стоит, и газеты всегда свежие. Зашел Рейшялис на участок после работы, а там уже целое собрание: старики, молодежь, учителя из прогимназии. Парторг, как только увидел Рейшялиса, помахал ему рукой: