И вот после столицы Азербайджана мы по долине Куры приближаемся к столице Грузии, пробыв в пути всю ночь. Те же самые горы, та же самая земля, те же самые всходы на полях, однако же чувствуешь, что твое сердце меняет климат. Если Армения оставила нам по себе образы геройства, образы многолетних народных страданий, увенчанных апофеозом счастья в годы советского строя, если советский Азербайджан изумил нас тем гигантским прыжком своим, который совершил он одним мощным разбегом от средневековых пустынь к нынешнему богатому расцвету своих национальных сил, то Грузия со своим климатом повеяла на нас, как родина орлов, которые своим проворным оком, смелым полётом и звучным клёкотом пробудили народы. Воистину, та цепь истории и человеческих страданий в прошлом, величественная легенда о Прометее, прикованном к скале в горах Кавказа, нашли свое завершение в человеке, родившемся в маленьком Гори, в домике ремесленника.
Провожая глазами горы, видя выглядывающие из окон продолговатые, изящные лица, мы в каждом проявлении жизни ощущали что-то родственное и дорогое, что-то отеческое и тёплое, мы чувствовали свойства души великого вождя народов. Начиная от домика железнодорожного сторожа и кончая новыми проспектами Тбилиси и его зданиями, красота которых удивляет даже избалованного путешественника, — везде чувствуешь, что все это создано и построено вчера, и что щедрой рукой строителей жизнь, ее уют и удобства, вся прелесть этой жизни предоставлены отдаленным предместьям и фабричным районам, то-есть они везде, где живет человек. Есть на свете города, которые запоминаются посетившему их в картине какого-нибудь пышного собора, в каком-либо образе трудно постигаемой обиды, как отражение искусственного, поддельного благоденствия и такой же культуры. Есть города, которые как бы наряжаются в чужие, похищенные перья, усеяв себя всякими блёстками. Есть города, где только покупают и продают, начиная с тела человека и кончая его мыслью — это города капиталистического мира. Тбилиси — город нового озарения, дитя нового человечества, и только очутившись на его улицах, почувствуешь, что это город социалистической страны, и прежде чем сможешь дать отчет самому себе, откуда в Тбилиси такое прозрачное небо, откуда это веселье на его улицах, вздымающихся террасами, откуда живость пейзажа и толпы, откуда, наконец, этот гам счастливой молодости, — как тебя уже подхватило и несёт необыкновенно сильное желание быть знакомым со всяким, везде побывать, все увидеть, испытать. Только что услышанная грузинская песня, книга грузинского писателя в витрине, лавки фруктов, театральные афиши и птицы, щебечущие на миндальных деревьях, пространные фасады музеев и институтов — все это дышит молодостью, здоровьем. Это город без затаённой муки, без торгашеского расчёта, без искусственной кривой улыбки, это город-красавец. Тбилиси простирается открытым со всеми своими уличками и площадями, словно двор при доме одного семейства. И эта тайна его юности, его грациозности делается ясной, когда ты подумаешь, что планировавшие этот социалистический город архитекторы и строители-рабочие строили его не для прибылей рентодержателей, банкиров, владельцев магазинов или фабрикантов, но для граждан.
Настоящий, светлый Тбилиси возник в советскую пору. Мы прибыли в него накануне праздника Октябрьской революции, и грузинская столица увесилась шелковыми транспарантами, флагами, украсилась портретами любимых деятелей Советского Государства. На площади мы смотрели на толпы тбилисцев, проходящих живым, шумным потоком мимо правительственной трибуны. Народы из гористой части Грузии, некогда известные своими дикими нравами, неукротимой мстительностью и братоубийственными набегами, ныне — сваны и курды, хевсуры и армяне, осетины и абхазцы, образуя подобие пёстрого венка, прошли в общем шествии, и в их руках были горные цветы и дудки, струнные инструменты и снова цветы. Нескончаемые звучания, в которых уловишь и пастушескую мелодию и ритм отважного джигита, славили возрождение народов Кавказа. И отец всей этой счастливой семьи, говорящей на различных языках, различными письменами обозначающей имена своих сочленов, — отец ее был между ними. Они ощущали его постоянную заботу об их существовании, об их урожаях, о здоровьи их детей, об их яслях, о строительстве новых городов, об их школах, об электростанциях, принёсших свет и жизнь отдаленным ущельям. Старшие из них годами, ныне седовласые, и жены их еще хорошо помнят окрик землевладельца — помещика, ворвавшегося в их убогий двор с отрядом всадников и хлеставшего нагайкой по спинам стариков за невыплату оброка; они помнят гром пушек в горных проходах, когда гибли их дети, защищая свои жилища и очаги от неистовства царей и шахов. Религиозные предрассудки, полудикий быт, веками тяготевший над ними, тормозили и калечили дальнейшее развитие этих удивительно подвижных, проворных и предназначенных к великим подвигам народов. Хевсур замуравливал в пещере свою жену-роженицу, сван, не будучи в состоянии выкупить за большую плату у родителей свою любимую девушку, похищал ее и, подвергаясь опасностям, увозил далеко от родных мест дорогую ношу своего сердца; кровавая месть, ложное, однако же раздутое понятие о чести и защита этой чести уносили в могилу жизни целых семей. Безмерная щедрость, благородство духа уживались вместе с кровавыми предрассудками. Такова-то была эта примитивная романтика быта кавказских народов, своеобразно красивая и нужная для кое-кого, но только не для здорового будущего этих самых народов. И все эти грубые черты быта теперь исчезли: их сменило проникшее в дальние аулы и сакли слово — поучение о мирном сожительстве народов, о братстве людей, об их содружестве. Мрачной вершины горного хребта, скованной снегом и льдом, как бы коснулась нежная ласкающая рука весны… И хевсур сегодня обрёл новое осмысленное понимание своего бытия; и в сердце, когда-то дикого, заклейменного разбойничьим прозвищем курда, просияла великая сталинская правда о братстве народов, о новых путях человечества. Поток социалистической революции по воле объединённых масс вырвал из-под ног этих народов прежнюю основу их бытия — национальное и материальное неравенство. Красота Кавказа приобрела глубоко жизненное значение. Пройди сегодня по дорогам суровых и мрачных ущелий Грузии, поднимись в горы, и где бы ни встретил ты горца, — пастуха, каменотёса, колхозника виноградников или цитрусовых плантаций, ты убедишься в его знакомстве с делами своего государства, ты почувствуешь, что это гражданин, говорящий с тобой об урожае, о семье, о будущем своей деревни, своего города, говорящий языком государственных нужд. Неоценимое значение приобретает для человека ощущение родины, семьи, любимых садов и полей, если он знает, что все это дано ему на все времена, если он видит, что каждый благой труд его все более способствует величию его родины, все более повышает благоденствие его самого и его семьи, если он сознает свое законное и заслуженное место в громадном государственном организме, и если само государство всемерно способствует осуществлению его благородных стремлений и порывов.