Мы шли на первом ярусе огромного комплекса, уходящего спиральными завитками к самой вершине острова. Под нами была лишь каменная брусчатка, а вод над нами… Сады, полные изумительных цветов и ярко-зеленых деревьев с густыми кронами. Каналы, полные кристально чистой воды и разноцветных рыбок. Мосты, идущие от уровня к уровню. Самые живописные дома из белого мрамора, но с простыми дверьми. Статуи и фонтаны, скамейки и скверы, улочки и переулки, проспекты и мостовые, покатые крыши и фундаментальные здания, все это было здесь, завиваясь лентой туда, к вершине. Как мне показалось сперва — конус увенчал дворец или храм, но, боги, как же я был неправ…
Но все же, самым главным здесь были люди. Они были самыми разными, чернокожими и светлокожими, высокими и низкими, толстыми и подтянутыми, но их объединяло одно — горящие глаза и свободная улыбка. А их простые, свободные одежды в стиле бедуинов первого Земного тысячелетия, поражали воображение своей тканевой цветастостью и безупречной в своем безумии — узорчатостью.
В какой-то момент мы влились в общий поток. Среди шлепанья кожаных сандалия, я лишь изредка мог различить отзвуки стального каблука или жесткой подошвы. Прикрыв лицо от палящего, но скорее ласкающегося солнца, я все пытался впитать в себя эту атмосферу. Она была не то что праздничной, а скорее невесомой, такой легкой и приятной, будто ты попал на экскурсию в какую-то общину. Очень маленькую, замкнутую в себе, но вполне функциональную и счастливую общину.
Я дышал свежим ароматом трав и цветов, подставлял лицо бодрящему ветру, приносящему с собой шепот танцующих крон, краем уха слышал далекий звонкий смех и отзвуки музыки. И все никак не мог отойти от шока. Казалось — мгновение назад я был привязан к колышку в пещере, а сейчас…
И тут меня как молотом ударило. Мысли понеслись вскачь, сменяя один образ другим. Вот я прощаюсь с Мией, обещая ей что явлюсь в условленное время, на условленное место, дабы вместе отправиться в побег. Вот я иду на встречу к друзьям, а потом… Потом я здесь.
Холодная дрожь пробрала меня на краткий миг, напоминая о том, что я не понятно где, непонятно почему, но все же надо отсюда выбираться. Мечты, они прекрасны когда смотришь на них издалека, а ни когда тебя ведут под белы ручки военные, а каждый прохожий с удивлением тычут в тебя пальцем.
Для меня эти люди были столь же странны и необычны, как и я для них. Но это не мешало смеющимся детям, идущим с нами по мостикам над каналами, переходам и крутым лестницам, теребить меня за руки и штанины, что-то быстро щебеча. Их речь была такой быстрой, такой перемешанной со мехом, что мне было трудно разобрать, и я только и делал что улыбался в ответ, опасаясь хоть как-то их задеть. В такой толпе не скрыться, а стражники смотрели на меня более чем предостерегающе, но почему-то с завистью. Этого моему шокированному, опутанному туманом разуму было не понять. Как может тюремщик с завистью смотреть на заключенного? Бред, вот то единственное слово, которые волоком тянуло меня в бездну сомнений.
Но пытливый разум все пытался освободить тело из эфимерных оков. С каждым шагом я видел сотни вариантом немедленно и дерзкого побега, но каждый так или иначе оканчивался трагично. Меня либо пронзали копьем, либо добивали стрелой, либо я терялся в хитросплетении городских уровней и натыкался на местных бандитов. В наличии последних я не сомневался, они есть в любом социуме, даже самом мелком.
И тем не менее, я вновь получил удар под колено, неудачно замерев на краю мостовой. Там, за кованными перилами, простиралось море. Но не синее, голубое или почти черное, как в страшный шторм, пережитый мной не так давно, а белое. Да-да, это было белое, пушистое море. В нем вздымались огромные валы, похожие на величественные, древние холмы, простирались долины и разрезали синеву невозможные скалы. Остров плыл и по лицу нещадно бил ветер, но я все никак не мог оторвать взгляд от бескрайнего пространства, закутанного в белый облачный саван.
Но вот мое внимание привлекли черные точки. Они приближались так быстро, паря на ветру, что сперва подумал, будто это птицы. Точки все приближались, увеличиваясь в размерах, и вскоре я понял, что это люди. Люди, которые использовали нечто вроде дельтаплана, только деревянного, сюрреалистичной конструкции и дико цветастого, как, впрочем, и все вокруг.
Летуны, приземлившись среди толпы, как ни в чем небывало сложили свои махины, приставив их к бортикам и влились в поток людей. Как я понял, здесь летать умели все, ну или почти все, что, впрочем, неудивительно, учитывая где находиться этот остров.
— Идти. Живо! — гаркнул Левый, сдобрив указание очередным тычком.
Я, как мог, свирепо вперился своими глазами в его, но Левому было несколько все равно. Он лишь ткнул пальцем в сторону виднеющегося на вершине храма, странно-овальной формы.
— Время кончаться, быстро, живо.
Я лишь покачал головой и постучал себя по вискам. Сознание слишком причудливо играло с мало-знакомым языком. Все равно что я попал в книгу Фенимора Купера и общаюсь с вождями Черное Перо или резвое копыто. Требовался срочный и незамедлительный эксперимент.
— Куда вы меня ведете? — говорил я тяжелым, неповоротливым языком, а глотка издавала столь непотребный акцент, что даже мне себя было слушать противно.
Левый и правый и вовсе скривились, а по их усмешкам, я понял, что они меня слышат с точно такими же окончаниями, как и я их. Довольно любопытно, если бы очередной тычок не содрал кожу с чувствительного места.
— Молчать, идти, там узнать, — довольно гаденько, но с тонной зависти, ответил Правый.
Поскольку сознание отказывалось принимать реальность за чистую монету, я лишь побрел дальше. В голове все еще роились десятки идей по побегу, но я понимал, что не умею летать на таких «дельтапланах», а следовательно рискую разбиться. В таких ситуациях, если следовать науке Добряка, моего покойного учителя, нужно выжидать. И со временем организовать массовую диверсию, под шумок которой можно хоть казну с собой в побег прихватить. Что ж, значит буду выжидать, если в том храме меня, конечно, не собираются в жертву местным богам принести. Согласитесь, после всех моих злоключений и приключений, в течении которых я воевал, осаждал крепости, сражался с тварями, магами, Охотниками, бурей, драконом и прочим, было бы весьма нелестно закончить в качестве безвольной жертвы. Нет, богам было бы конечно приятно, а вот мне… не думаю.
Покачав головой от досады и безысходности, я двинулся дальше. С каждым шагом, я убеждался что я все еще на Ангадоре. Подобные ощущения не объяснить словами, но я все же попытаюсь. В некоторых жестах людей порой мелькали заметные мне фигуры, фасады домов и мощеные улочки напоминало собой блеск Сантоса — столицы Империи. Порой даже в словах, я слышал вполне «родные» интонации и ударения в слогах. Все было таким знакомым, что мне даже чудилось, будто я в приграничье с Нимией, и, быть может, сплю в шатре, покуда вокруг идет война. Но все же это был не сон, а значит вокруг происходит нечто странное. На долю мгновения я задумался о том, чтобы задержаться здесь и все выяснить, но потом вспомнил о красавице смуглянке, которая так и не дождалась меня в цветущем саду. С левой стороны сжалось недавно приобретенное сердце — наверно, все же задерживаться не стоит.
Так или иначе, вскоре мы добрались до вершины. Первым делом я взглянул вниз и вновь обомлел. Каждый уровень утопал в зелени, шуршащей на небесном ветру. Каждая дорожка являла собой переплетение фигурно выложенной брусчатки, каждый канал был полон чистой воды и самых разнообразных её обитателей. Тут и там летали птицы, оглашая все своими криками и хлопаньем крыльев.
— Шевелись, — необычайно грузно приказал Левый.
Увернувшись от очередного тычка, я повернулся и… вновь замер. О все боги небес и демоны бездны, это был не храм. Это был Колизей! Хотя нет, арена древних римлян всяко проигрывала этому сооружению. Оно было необычайно в своем фундаментализме. Высотой семьдесят, нет, восемьдесят метров, что на двадцать больше самой известной арены Рима. Среди коричневого камня, фигурного барельефа, статуй неизвестных мне прекрасных женщин, виднелись длинные «оконные» щели и уже сейчас, сквозь них, на таком расстоянии, я слышал крики толпы. А сквозь гомон толпы — далекий гогот скрежещущей стали.