Луна проснулась без крика, на этот раз окончательно. Родители еще спали. Она прошлепала босиком к окну. Последние несколько дней это стало привычкой - выглядывать на улицу посреди ночи, чтобы убедиться: снега нет. Конечно, все становилось ясно еще до того, как перед Луной открывалось окно. Обжигающий холод пола в то утро, когда весь мир покрылся белым полотном, забыть невозможно. И сегодня его не было. Но все же перед тем, как открыть ставни, Луна замерла: едва различимое свечение лилось от окна. Так словно…
Можно было развернуться и снова лечь спать, сделать вид, что лишь показалось. Все равно бежать некуда. Всего пару часов тишины до рассвета. А после прилетят, ворвутся, станут кричать и обвинять в чем-то, никакой голова не поможет и добрый десяток служителей не спасет…
Луна распахнула ставни. Прямо против окна стояла луна. Белая, словно свежевыпавший снег. И только. Луне показалось, что в горле застрял сухой давящий комок. Потом она заплакала. Горько жалея, что это не она плечом к плечу с Барсом несет Вещую Куницу на ненавистный холодный север. Даже, если оттуда не суждено вернуться.
Часть I. 9
9.
Солнце нещадно пекло спину – пот лил ручьем. И от жары, и от натуги. Шел всего-то третий день полета, а плечи уже были сбиты в кровь и ремни намертво впились в тело, не помогали даже подложенные тряпки. Барсу казалось, что он чувствует каждый бугорок на ткани, тончайшее переплетение нитей – они просто высвечивались в мозгу и пульсировали болью. Болело все! Первый день дался им почти легко, до привала они добрались только к вечеру, но, видно, в крови все еще горел волнительный огонь: расставание с родными, домом, далекое путешествие. Только на крохотном пятачке каменной земли в несколько шагов в одну и другую сторону, куда привела их Вещая Куница, Барс почувствовал, как дрожат крылья. Трудно было поверить, что наутро их можно будет поднять. Поднял! И во второй день летели столько же, без передышки, только выпивая время от времени по несколько глотков из фляги Куницы. Плечи и крылья сначала казались каменными и как будто даже скрипели – конечно, на самом деле это были кожаные ремни, которые терлись друг о друга и о тела – потом стали гореть. И чем дальше, тем больше.
Голубая бездна под крыльями перестала казаться волшебной, Барс давно не следил за серебряными пятнышками рыб, за сменой цветов - глаза слезились от сияющих бликов. Но и закрыть их было нельзя. Тогда крылья сами собой тянули вниз, и Вещая Куница зло дергала за ремни: коснешься воды, и утянет на самое дно – сил не хватит вырваться. На вторую ночевку остановились на живом островке, не то, что в прошлый раз – одни камни. Здесь даже был кое-какой кустарник. Как Вещая Куница отыскала его в уже надвигающихся сумерках, Барс ума не мог приложить. В какой-то миг ему показалось, что они никогда не долетят до берега. Не может этот темный океан изрыгнуть сушу! Где там! Вся потонула в воде – не найти! Остается только лететь, лететь, пока крылья не коснуться воды, пока вода не обнимет…
Но островок все же появился на горизонте. Барс и Сокол поднажали из последних сил и на землю просто рухнули, подмяв под себя Вещую Куницу. Она было вспылила, но скоро замолчала. Ей тоже приходилось несладко – весь день болтаться в кожаном седле без движения. Они легли спать, не поужинав, а наутро, еще до того, как встало солнце, Вещая Куница натерла плечи Барсу и Соколу какой-то дурно пахнущей мазью. Раны обожгло, потом боль утихла. Куница обещала, что сегодня перелет будет меньше. И ночевать они встанут на самую настоящую землю - остров, а не клочок суши. Там можно будет денек передохнуть.
Но обещание отдыха не прибавило сил крыльям. Это был самый трудный перелет.
Снова было солнце. Пот разъедал ослепшие глаза. Барс покосился на Кроткого Сокола: тот уже до крови искусал губу и даже не чувствовал этого. За три дня они не перемолвились ни словом. От усталости, казалось, даже языком не шевельнуть. Да и о чем говорить? Откроешь рот, и потекут страшные мысли: долетим ли? Что там ждет на севере? А обратная дорога – дастся ли? Ну как заплутают?