Наташа не сразу нашлась что ответить.
— Но ты же помнишь, что было тогда там, на станции! — произнесла она наконец-то, беспомощно разведя руками.
— Мало ли что бывает в детстве!
— Это было в прошлом году!
— Все равно в детстве! А теперь — жизнь!
— Смотри мне, пожалуйста, в глаза! — попросила Наташа.
— Я смотрю, — сказала Аля.
Когда Аля смотрела Наташе в лицо, всегда казалось, что она смотрит мимо — оттого, что глаза у нее косили. Наташа к этому давно привыкла, но теперь совсем неожиданно это стало ее сердить.
— Ты — предатель! — сказала Наташа.
— А кого же это я предала? — спросила Аля.
И Наташа снова не нашлась сразу что ответить.
Она и сама не знала, кого же предала Аля тем, что пошла с Бугульмовым вот так, запросто, лишь потому, что он позвал. Наташу ли она предала, Ишутина ли, которому Витька грозил финкой… Или еще что-то предала. Не кого-то, а именно что-то…
И она сказала:
— Барбарис.
— А при чем здесь барбарис?
— А помнишь, какое там было солнце?
— Какое?
— Сама же говорила, что необыкновенное, — прошептала Наташа.
— Ну и что? Ну и что ж, что говорила! Мало ли что бывает в детстве!
— А разве детство — не жизнь?
— Жизнь, — усмехнулась Аля, — для среднего школьного возраста.
— А барбарис?
— Что — барбарис? Что — барбарис?.. Хочешь один рассказ дам почитать? Почти про твой барбарис!
— Какой рассказ?
— А вот такой! Про зеленую дверь!
— При чем здесь дверь? — ничего не поняла Наташа. — Какая дверь?
— Зеленая! В стене!
— А барбарис?!
— А что барбарис? Что — барбарис? — В Алиных глазах был почти гнев. — Твой барбарис — кислятина! Клюква! Клюква!
И тогда Наташа, мстя за свой барбарис, сказала ей самое обидное:
— Ты… ты никогда не увидишь своего Кронштадта! Ты до него никогда не доберешься!
А в конце февраля бабушка Дуся привезла ей в город письмо от Али. Даже не письмо, а коротенькую, как телеграмма, записку в конверте с почтовым штемпелем, на котором стояло волшебное слово «Кронштадт».
«Ничего особенного! Обыкновенные шестеренки!»
Аля все-таки добралась до Кронштадта. И необыкновенная, грозно грохочущая под ногами громовыми раскатами железная кронштадтская мостовая представилась ей вымощенной обыкновенными шестеренками…
Письмо это так и осталось единственным. Больше Аля не писала, хотя Наташа отправила ей четыре письма, ни в одном из них не упрекнув ее за шестеренки, и так ждала на эти письма ответа, что даже похудела и в первый раз приехала к бабушке Дусе на мартовские каникулы, хотя раньше этого никогда не делала, потому что весенние каникулы в совхозной школе обычно по старой привычке переносились на распутицу, как делалось это тогда, когда еще не было шоссе и князьевские школьники не могли добраться до школы по раскисшей дороге. Наташа даже задержалась на начало апреля в совхозе, пропустив несколько учебных дней, и каждое утро ходила на станцию, на почту, в надежде, что письмо все-таки вот-вот придет. Серовато-белые домики Дайки, когда она шла к ним по дороге через мокрое и грязное картофельное поле, с которого уже сошел снег, казались ей суровыми стальными кораблями. Они словно выходили из влажного утреннего тумана и плыли к далекой морской крепости с древними бастионами, с железными матросами на пьедесталах, с железной грохочущей под ногами мостовой, с грозным шелестом железа в грозном имени — Кронштадт…
Весна та была необыкновенной. Снег сошел рано, солнце светило и грело почти по майски. Казалось, тепло идет не только от солнца, но и от земли — словно земля отдавала теперь то тепло, что забирала летом у солнца, у теплых дождей и у босых Наташиных ног. Голубизна заливала все вокруг, затопляя и небо, и реку, на которой уже дрогнул лед, и лес, и далекую кромку горизонта за буграми и за рекой, — все было ослепительно солнечно-голубого весеннего цвета. Но странно, Наташу в эти дни не оставляло ощущение того страшного, раскаленного от белого зноя дня с бесцветным мертвым небом. Может быть, оттого это было, что они с бабушкой ходили на кладбище красить ограду на могиле деда? Они красили ограду, и тот раскаленный белый день все стоял и стоял у Наташи перед глазами, и Наташа понимала: это ведь не только оттого, что они красят ограду, а еще и оттого, что уехала Аля…
Но зато она увидела, как в начале апреля может по необычному, по странному цвести самая обыкновенная береза! Это было чудо — на светлой молодой березе, что вместе с другими деревьями, осинами, ольхой и такими же березами, отступив от леса, вклинилась в кладбище, она увидела мелкие желто-зеленые цветы, кучками разбросанные среди березовых ветвей, еще почти и не тронутых зеленью. «Ну!» — удивилась Наташа и, увязая в грязи, полезла к березе — посмотреть поближе.