— Доказательство, что я говорил правду, а ваша дочь лгала, — ответил Матео. — Мне очень жаль, сеньор, что вы меня не послушали.
У Розаны были полные слез глаза, щеки ее полыхали.
— Эх, дочка, дочка! — только и сказал Гумерсинду. — Ты сама выбрала свою судьбу.
Мария ничего не сказала, но было видно, что она готова поколотить свою безумную дочь.
Анжелика во все глаза смотрела на испачканную простыню. Кровь? Так, значит, и ей предстоит кровавое испытание? Нет, нет, она такого не хочет! Лучше уж она уйдет в монастырь!
Мария подошла к Розане и вывела ее из столовой, отвела в комнату и сказала:
— Слушай меня внимательно! Попробуй теперь хоть слово сказать против мужа! Попробуй только пожаловаться на него! Ты сама нашла его и будешь жить с ним там, где он захочет! Поняла?
Розана потупилась, потом подняла голову и сказала:
— Матео — мой муж, он не услышит от меня ни одной жалобы. Другие тоже!
Мария изумленно посмотрела на дочь. Она не ожидала от нее такой кротости, но выразить своего удивления не успела, потому что прибежала служанка звать Розану к отцу.
За это время Гумерсинду поговорил с Матео. Ему было стыдно из-за того, что он пошел на поводу у взбалмошной девчонки, лишил Жулиану мужа, ребенка — отца, но теперь уж ничего не поделаешь: его дочь тоже стала женщиной, тоже, возможно, зачала, и главное было — найти взаимопонимание, поэтому сначала он извинился, а потом, разведя руками, сказал:
— Но правда-то все равно в том, что ты у нее первый мужчина, и моя дочь любит тебя больше, чем твоя Жулиан, которая поторопилась выйти замуж, как только оказалась в Бразилии. Верно я говорю?
— Верно, — честно признал Матео.
— Ну так и будем говорить как тесть с зятем. Однако я хочу, чтобы при нашем разговоре присутствовала и Розанд. са Матео не возражал. Во время этой беседы с тестем он отказался от свадебного путешествия в Европу и попросил дать ему возможность самому решать проблемы итальянских работников.
— Попробуй, сынок, — сказал ему Гумерсинду.
И вот тут Матео просиял, подумав, что в первую очередь займется земельными наделами.
Гумерсинду же подумал, что из этого парня получится недурной помощник, лишь бы только сложилась его жизнь с Розаной.
Но семейная жизнь Розаны явно не ладилась. Матео с той самой первой ночи больше не приближался к ней.
— Я поклялся, что и пальцем тебя не коснусь, дорогая, — сказал он. — И ты увидишь, что так оно и будет.
Кому могла пожаловаться Розана? Никому. Она сама постелила себе эту постель, и спать ей теперь было холодно и жестко.
— А вот Анжелика и вовсе отказалась стелить себе брачную постель и была готова разорвать помолвку, так напугала ее кровавая простыня сестры. Услышав от дочери такое чуть ли не в канун свадьбы, Гумерсинду схватился за голову:
— Только этого позора мне еще не хватало! Разорвать помолвку! Да ты в уме ли, дочка?! — закричал он. — За что мне такое наказание? Ну-ка, вразуми ее, Мария.
— Я всегда считала, что Анжелике будет куда лучше в монастыре, — проговорила та, поджимая губы.
— На самом деле она просто не знала, как взяться за такую щекотливую тему.
Леонора оглядела все семейство, попавшее в небывалое затруднение, и отправилась в комнату Анжелики.
Она заговорила с ней по-дружески, с юмором, и Анжелика охотно пошла на разговор.
Что уж говорила девушке Леонора, неведомо, только Анжелика, выйдя вместе с ней из комнаты, сказала:
— Я поняла тебя: главный путь к сердцу мужчины — желудок.
— И постель, постель, — добавила Леонора.
Услышав это наставление кухарки, Мария сказала мужу: — По-моему, Леонора все-таки немного развратная.
А Гумерсинду ответил:
— И слава Богу, если она сумела избавить нас от позора!
Глава 8
Минуты надежды сменялись у Жулианы часами безнадежности. Стоило ей остаться в доме наедине с доной Жанет, как силы оставляли ее, а жить больше не хотелось. Она чувствовала в будущей свекрови ту непримиримую враждебность, которую не преодолеть никаким терпением и смирением.
— Если она меня так ненавидит, как же она будет ненавидеть моего ребенка? — пугалась Жулиана. — Что же мне делать? Куда деваться?
Она не могла объяснить Марко Антонио, что у его матери есть тысячи способов сделать ее жизнь в доме невыносимой — упрекать, напоминать о прошлом, обвинять в том, что она портит жизнь ее сыну, да имало ли еще в чем? А внешне все выглядело необыкновенно благопристойно — Жанет расхаживала по дому прямая как палка, сверлила каждого своими пронзительными черными глазами, не повышая голоса объясняла Жулиане, что та невоспитанная, необразованная, бесхозяйственная и годится разве что в помощницы кухарки.