Матео с Бартоло уехали на несколько дней в «Аморе», соседнее имение Гумерсинду, а на фазенду приехала Анжелика. Она привезла печальную новость: Алтину, отец Аугусту, скончался.
— Мы успели его похоронить, не дожидаясь вас, — сказала она. — Для него это было просто спасением. В последние дни ему стало совсем худо, и он очень мучился.
— Бедный мой дорогой друг, — печально сказал Гумерсинду. — Пусть земля ему будет пухом. Я позову падре Олаву, чтобы он отслужил по усопшему панихиду. И мы помолимся за упокой его души. А как ты, дочка?
— У меня прибавилось забот, — вздохнула Анжелика. — Но я справляюсь. Ты знаешь, что я уже продала часть нашего кофе и расплатилась с людьми на плантации за сбор урожая?
— Лучше бы ты со мной посоветовалась, — насупился Гумерсинду. — Продавать кофе по такой цене — преступление!
— В следующем году его будет еще больше, папа, — кротко заметила Анжелика. — И вы совсем не будете знать, куда его девать. Лучше искать, кому его продать. Может, даже стоит зафрахтовать корабль и самим отвезти его в Европу!
— Яйца учат курицу! — растроганно произнес Гумерсинду. — А знаешь, доченька, ты ведь права:
После того как Аугусту стал законным наследником всех Имений, он передал их в управление своей жене.
— Я буду баллотироваться в депутаты, — сказал он. — Но не хочу представлять партию «кофейных баронов», ретроградов и консерваторов. Я с теми, кто думает оновой, процветающей Бразилии, кто нацелен на созидание! Мы способны создать промышленность, создать рабочие места, которые не будут зависеть от урожая и неурожая.
Анжелика особенно любила своего мужа, когда он говорил с ней об «умном». Она готова была слушать его часами, и Аугусту пользовался этим, проверяя на ней свои будущие речи, предназначенные для избирателей.
Анжелика соглашалась с Аугусту, но сама ничего не имела против того, чтобы стать «кофейной баронессой».
— Мне это дело нравится, — сказала она, — ия охотно возьму его на себя. Когда я еду вдоль плантаций, то невольно возвращаюсь в свое детство и всегда вспоминаю, как папа брал нас с собой.
Анжелика объехала плантации своего мужа и предстала перед отцом с готовым докладом.
Гумерсинду поразился ее толковости и хватке.
Вскоре она стала его правой рукой, и он уже сам советовался с ней.
— Мне кажется, что ты родилась с чувством любви к земле, — говорил он дочери.
— Мне тоже так кажется, — соглашалась Анжелика.
— Знаешь, мне хочется взять обратно свои слова о девчонках. Более толкового помощника мне и желать нечего.
— А Матео? — задорно спросила Анжелика.
— Наших тонкостей он все равно не чувствует, — вздохнув, признал Гумерсинду, — и потом, ты болеешь за наше добро, а он — за своих итальянцев.
Мария была очень озабочена прытью Анжелики.
— Побереги себя, доченька, — говорила она. — В твоем положении нужно тихонько гулять, побольше спать, а ты — на ногах ни свет ни заря. От за
— Да я прекрасно себя чувствую, — отмахивалась Анжелика. И вновь приказывала запрячь себе лошадь и отправлялась посмотреть еще один склад, еще одну плантацию.
Неподалеку от дома ее и прихватило. Она была уверена, что рожать ей еще рано, и даже не поняла, почему у нее вдруг возникла такая странная боль. А потом испугалась.
«Мама права, — подумала она. — Мне нужно себя поберечь!»
Но беречься было уже поздно: ребенок пожелал появиться на свет. Все в доме захлопотали, забегали, забеспокоились. Все, кроме самой роженицы. Анжелика стала необычайно спокойной и сосредоточенной. Она словно бы вслушивалась в себя, советуясь с тем существом, которое проявило свою собственную волю и торопилось на свет Божий.
Аугусту все ждал, когда же раздастся женский крик, после которого можно ждать и младенческого писка. Но не дождался. Анжелика даже не вскрикнула. Когда Леонора выглянула из спальни и позвала Аугусту, он решил, что дело откладывается, и Анжелика хочет, чтобы он поболтал с ней.
— Вот твоя девочка-дюймовочка, — сказала ему жена и показала на крошечный сверточек у груди.
Аугусту пришел в восторг. Честно говоря, он недолюбливал мальчишек, буйных, хулиганистых сорванцов, вечно что-то ломающих и орущих. А вот перед маленькими, похожими на куколок девочками он таял. Они были такие хорошенькие, такие забавные, их можно было качать на качелях и кормить сластями, ими можно было любоваться.
Горячая волна благодарности захлестнула его, он посмотрел на жену повлажневшими глазами:
— Ты даже не представляешь, как я тебя люблю, — произнес он, и Анжелика не сомневалась: он говорит правду.