Погрузившись в горестные размышления, Мария сидела в кресле-качалке в садике пансиона, рассеянно глядя, как няня занимается с Мартинью.
Вот ещё одна её боль! С недавних пор ей стоило только окликнуть сына по имени, как перед ней вставало лицо мужа. Она не любила Мартино, однако его неожиданная гибель не могла не подействовать на неё. Они прожили вместе несколько лет, она сидела возле его кровати, когда он лежал, истекая кровью. И он тоже заботился о ней, всегда был для неё поддержкой, любил её сына, сделал его своим наследником... Любимым он для неё не стал, но всё-таки был ей мужем. Она потеряла его, овдовела, и теперь иногда чувствовала себя беззащитной и одинокой.
Но если бы только это! Мария чувствовала себя косвенно виноватой в гибели Мартино. Когда следователь допрашивал её, когда предполагал, что она могла стать убийцей, Марии трудно было защищать себя, потому что, лёжа ночами без сна, мечтая отыскать Тони, она представляла иногда, как коварная река топит лодку, на которой плывёт Мартино, или поезд сходит с рельсов, или лошадь сбрасывает седока. Нет, впрямую она не желала ему гибели. Так она пыталась хотя бы в воображении отстраниться от него и сделать невозможными их супружеские отношения. Когда она узнала о гибели Мартино, то сначала почувствовала облегчение, но ей тотчас же стало стыдно за себя. Потом, с появлением Тони, всё это забылось. Но Тони, к сожалению, не спешил уходить от жены, и, похоже, не слишком обрадовался, узнав, что у него есть сын. Наверное, тоже из-за ненавистного имени? Он столько раз слышал: Мартинью! Мартинью!..
Марии стало жаль себя до слёз. Она вспомнила, сколько перенесла горя — потеряла отца, бабушку, мужа, ребёнка... В минуты отчаяния она всегда вспоминала бабушку Луизу, деятельную, любящую, которая заменила ей мать. Мартино рассказал ей о смерти бабушки. Но иногда отчаянная мысль посещала Марию: а что если бабушка Луиза жива? Мартино мог её обмануть. Она успела узнать, что он был способен и на такое.
Иногда Марии казалось, что она сходит с ума. Жизнь всё перемешала, и она больше не могла отличить, где в ней чёрное и где белое. Мартино был и хорошим, и плохим. Её сын был от Тони, но стал наследником Мартино. По бабушке Мария отслужила заупокойный молебен, но ей казалось, что старушка жива. Кто поможет во всём этом разобраться? Мария была одна! Одна! Одна! А самый родной ей человек не хотел этого понять. Неужели ему достаточно коротких свиданий, утоления телесной страсти? А она хочет быть с ним рядом днём и ночью, заботиться о нём, помогать ему, рожать от него детей!
— Неужели ты забыл, Тони, что твоя жена — это я? — шептала Мария в смятении.
Поначалу она была так уверена в любви Тони, что о Камилии даже не думала. Она не считала её даже соперницей и великодушно отпускала домой своего возлюбленного, не сомневаясь, что он принадлежит только ей, Марии. Она ни разу не спросила, когда они поженятся, будучи уверенной, что произойдёт это, как только рассеется кошмар, связанный с гибелью Мартино. Ей казалось, что Тони хочет этого точно так же, как она сама. Потом её стало удивлять, что Тони никогда не говорит об их совместном будущем, не предлагает ей помечтать о том времени, когда они, наконец, будут вместе навсегда. Мария одна пережила тяжёлые дни следствия. Ей помогал только Фарина. Но она и тогда оправдала Тони: он держался в стороне из тактических соображений — чтобы у следователя не появились дополнительные основания подозревать бедную Марию в желании погубить мужа. Отстранённость Тони была проявлением его любви. Но ощущение безучастности Тони по отношению к ней посещало Марию всё чаще, и вот сейчас, в этом саду, она поняла, что за своё счастье с Тони она должна бороться. Она преувеличила его привязанность. Он успел привязаться к другой...
Мария почувствовала, как потяжелело у неё сердце при мысли об этой, другой. Впервые она поняла, что Камилия для неё — соперница. И волна ярости захлестнула Марию. Она почувствовала, что ненавидит эту женщину, такую цепкую. Как лиана она обвилась вокруг её возлюбленного и не отпускала его. Но в таких случаях берут мачете и рубят сплеча!
— Я не отдам тебе Тони! Не отдам никогда! — проговорила Мария, понимая, что теперь ей уже не ждать покоя, что впереди у неё череда бессонных ночей.
Мария увидела Дженаро, выходившего из двери, и подбежала к нему. Но Дженаро не расцеловал её как обычно, а посмотрел будто издалека, отчуждённо.
— Я иду в нерковь, — сказал он, словно бы извиняясь за холодность.
— Я с вами, можно? — тут же спросила Мария. — Мне тоже есть о чём помолиться.