Так или иначе, но аргументы Тони подействовали на Марию, и она вновь стала жить с ним в одной комнате.
Тони также попытался уволить её из отеля, но тут Мария не поддалась на его уговоры.
— Ты же не хочешь брать деньги у сеньора Дженаро, значит, я должна работать, — сказала она ему не без укора.
Тони промолчал. Брать деньги у отца ему по— прежнему не позволяла гордость. Дженаро при каждой встрече с сыном ругал его за опасное увлечение политикой, и если бы Тони согласился взять у него деньги, это означало бы, что он косвенно признал правоту отца.
А Тони был убеждён, что поступает правильно, защищая угнетённых и обездоленных. После выхода из тюрьмы он написал несколько гневных статей, разоблачавших цинизм и жестокость как фабрикантов, так и высших полицейских чинов. Капитана Рамиру он открыто называл убийцей, и это, разумеется, не могло пройти бесследно для Тони. Рамиру вознамерился уничтожить его физически, причём решил сделать это чужими руками, чтобы отвести от себя любые подозрения.
Для осуществления своего плана он связался с интегралистами и указал им мишень: Антонио Ферьяно, итальянский иммигрант, чужак, враг Бразилии, отравляющий умы бразильских граждан коммунистическими идеями.
— Мне стало известно, что сегодня вечером этот гнусный щелкопер будет присутствовать на банкете, который устраивает его отец в отеле сеньора Жонатана, — сказал Рамиру своим бойцам. — Лучше всего устроить на него засаду вблизи отеля. Руководить операцией буду я.
Расставив боевиков у входа в отель и отдав им необходимые указания, сам он отправился в ресторан отеля, чтобы в момент убийства находиться там и обеспечить себе алиби.
А Тони, как всегда, задержался у себя в типографии, опоздал к назначенному часу, и Дженаро огорчился до глубины души. Семейный банкет он устроил по случаю своего отъезда в очередное гастрольное турне, а также ему хотелось отпраздновать благополучное воссоединение Тони и Марии, но непутёвый сын опять проигнорировал отца. Всё это Дженаро и высказал Марии, излил ей свою отцовскую обиду на Тони.
— У меня сейчас много денег, я живу в прекрасном отеле, и предлагал Тони переселиться сюда вместе с тобой и Мартинью. Но, он отказался! Он, видите ли, очень гордый! — жаловался Марии Дженаро. — Поэтому я прошу тебя: возьми у меня деньги! Потрать их на себя, на внука. Тони же зарабатывает какие— то жалкие крохи!
— Но зато я неплохо зарабатываю здесь, в отеле, — сказала Мария.
— А зачем тебе нужно убирать за постояльцами, если я могу вас обеспечить?
— Я не могу взять у вас деньги без ведома Тони, — твёрдо сказала Мария.
Дженаро совсем погрустнел, о чём— то задумался и вдруг попросил Марию:
— Если со мной что— то случится, научи своего сына играть на фортепьяно. Пообещай мне это, Мария!
— Обещаю, — ответила она. — Только что с вами может случиться?
— Ну, знаешь, я уже не молод... Иногда у меня сердце жмёт... Ты извини, я, пожалуй, выйду сейчас ненадолго на свежий воздух...
Втайне Дженаро ещё надеялся повидать сына до отъезда. Тони придёт! Он просто опаздывает. Может, он уже здесь, а его не пропускает швейцар?
Тони, однако, не было ни в холле, ни у входа в отель. Дженаро прошёлся туда— сюда вдоль парадного входа, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть спешащего на банкет Тони. Но увидел дюжих молодчиков, явно кого— то поджидавших с недобрыми намерениями. Дженаро встревожился: уж не Тони ли они поджидают?
Швейцар, заметив его беспокойство, подошёл к Дженаро:
— Вы кого— то ждёте, сеньор Фсрьяно?
— Да, рассеянно бросил ему Дженаро и в тот же миг услышал, как один из боевиков сказал другому:
— Ты слышал? Это же и есть Антонио Ферьяно! Мы его ждём, а он уже здесь!
— Да, чуть было не прозевали, — отозвался тот и скомандовал: — Приготовиться! Как только швейцар уйдёт в холл...
Тут Дженаро своим чутким ухом уловил щелчок затвора и всё понял. «Как же предупредить Тони? Как его спасти?» — лихорадочно стучало в голове у Дженаро. К несчастью, и швейцар уже направился обратно в холл. «Надо хотя бы остановить его», — подумал Дженаро и в этот момент увидел Тони, торопливой походкой приближавшегося к отелю.
— Сынок, беги! — крикнул Дженаро, но его голос утонул в грохоте стрельбы, которую открыли интегралисты.