В бреду Тони звал то Марию, то Камилию. И, Камилия однажды появилась на пороге…
Выгнав Тони из дома, Камилия ушла с головой в производственные дела. Действовала она, быть может, жестковато, но порядка сразу стало больше. И Маноло, и его подопечные из швейного цеха сразу почувствовали твёрдую хозяйскую руку. Первое, что Камилия сделала,— это потребовала от Маноло список швей, которые не выполняют норму.
— Мы немедленно расстанемся с ними,— сообщила она, очаровательно, улыбнувшись.
Маноло понял, что так оно и будет, и вскоре сообщил хозяйке, что в его цехе всё в порядке. Если и были отстающие, то подтянулись, и с работой все справляются. Эзекиел пришёл в восхищение от её деловитости. Ему больше не казалось, что дочь ожесточилась. Он видел в ней только достоинства.
— Как я грешил перед Господом,— повторял он умилённо,— когда роптал на судьбу, желая сына. Ни один мальчик не был бы более умным, толковым и дельным, чем моя Камилия!
А Камилия старалась забыть Тони. Она тяжело переживала свою ложную беременность, почему— то для неё она была страшным унижением. От одной мысли, что мог подумать, будто она хотела удержать его, её бросало в жар, и она повторяла как заклинание: «Всё кончено! Я о нём и знать ничего не хочу!»
И она жила так, будто Тони не было на свете. Она и вправду больше не хотела о нём ничего слышать. Пойти к Тони её вынудила необходимость — он должен был подписать бумаги о том, что не претендует ни на какую собственность. Ззекиел, наконец, приготовил их и попросил Камилию получить подпись. Поручить кому— нибудь ещё такое важное дело Эзекиел не решился, а сам пойти с этими бумагами не захотел. Ему было жаль итальянца, он с удовольствием выделил бы ему что— нибудь. Словом, отказ Тони от собственности Эзекиел считал ошибочным и несправедливым.
Камилия пришла на квартиру Тони, и сердце её защемило. Когда она увидела исхудавшего Тони и возле его кровати Марию, в её сердце шевельнулась только жалость.
— Камилия! Камилия! — слабым голосом позвал больной, и было непонятно, в бреду он зовёт её или находится в сознании.
— Я здесь, — отозвалась она и подошла поближе к постели. Мария отошла в сторону, уступая ей место.
Подойдя к кровати, Камилия убедилась, что Тони мечется в жару и вряд ли понимает, что она, Камилия, которую он зовёт, стоит с ним рядом. Несколько минут она смотрела на него, и щемящая жалость разрывала ей сердце.
— Ухаживай за ним получше, — попросила она Марию. И Мария в ответ кивнула.
Было ли это свидание примирением или началом новой войны — никто не знал. Но обе женщины молились лишь о том, чтобы их любимый Тони выжил и полностью выздоровел.
Глава 5
Винченцо ходил мрачнее тучи! Он переживал из— за дочери, из— за внука. Катэрина была готова пуститься в новую авантюру, а он— то надеялся, что она, повзрослев, образумится... Констанция понимала мужа, но ей было жаль и дочку. Кто знает, а вдруг Зекинью окажется тем парнем, с которым Катэрина будет счастлива? Но, в то же время, Констанция с грустью вспоминала, как влюблённо смотрела Катэрина на Маурисиу. Да и он не представлял себе жизни без Катэрины и даже дрался из— за неё с толстяком Гэтано, казавшимся таким сильным... Впрочем, стоило ли вспоминать прошлое? Оно ничем не помогало будущему.
Констанция и Винченцо ходили, как в воду опущенные, зато Марселло повеселел. У него появилась компания, и по вечерам он сидел вместе с Зекиныо и Зангоном, слушал их песни, а потом рассказы об их всевозможных приключениях Парни они были весёлые, немало побродили по белу свету и каких только переделок не видели!
— Значит, вы занимаетесь скотом? — спрашивал Марселло.
— Заарканим любого четвероногого, — гордо отвечал Зекинью.— Если бы люди скакали на крокодилах, то и крокодила бы привели в стадо.
— Про бычков и говорить нечего? — полуспрашивал, полуутверждал Марселло.
— Нечего и говорить, — соглашались хором Зекинью и Зангон.
— Мы с отцом тоже думали заняться бычками, — мечтательно говорил Марселло.
— А что? Хорошее дело, — подхватывал Зекинью. — Почему бы не заняться? Вот мы с Зангоном скоро двинемся и путь, получим землю, наловим себе диких бычков в зарослях, а там такие стада разведём, небу жарко станет!