Изабела поспешила им навстречу вслед за мальчиком, а тот уже повис на шее у матери.
— Найдётся комната для нового постояльца? — шутливо спросила Мария у Изабелы.
— Уверена, что найдётся! — отозвалась Изабела и рассмеялась.
Мариуза от души расцеловала Марию, сразу догадавшись, что свершилось то, о чём так мечтала Мария: наконец— то, она и Тони будут жить вместе.
— Нет, лишних комнат у меня нет, — сказала она совершенно серьёзно, хотя пансион был по— летнему пуст, — но я уверена, что в твоих апартаментах найдётся место для отца твоего ребёнка. Видишь, как рад Мартинью! Давно я не видела его таким счастливым!
Тони улыбнулся малышу. И вдруг почувствовал себя счастливым. Все были так рады ему, и его это очень радовало.
— Кажется, я выздоровел, — произнёс он, глядя на Марию с особенной улыбкой.
— Нет, не кажется! Ты, в самом деле, выздоровел, — ответила она, вся светясь.— Но тебе нужно отдохнуть. Дорога тебя утомила.
Тонн больше не возражал, не противился. Он послушно пошёл вслед за Марией в её комнаты, которые она занимала.
Он был ещё очень слаб после болезни, и женщины сразу же уложили его в постель.
— Доктор считает, что ему нужно восстановиться, как следует, — ласково сказала Мария, — но самое страшное уже позади.
Так думала и Мариуза. Во всяком случае, надеялась, что так оно и есть.
— А какие вести от отца? — спросил Тони.
— Никаких, — сразу загрустив, ответила Мариуза. Она частенько вспоминала Дженаро, пытаясь представить себе Италию. — Но я уверена, что мы скоро получим самые лучшие известия.
На следующий день, в самом деле, пришло письмо. Но оно было не от Дженаро — Мариузу извещали, что её свекровь серьёзно больна и просит свою невестку приехать.
— Придётся ехать, — покачала головой Мариуза, — но эти серьёзные болезни повторялись столько раз, что я им счёт потеряла! Старушка соскучилась без внимания. Придётся пожить у неё немного и поухаживать за ней.
Мариуза была рада, что на этот раз свекровь закапризничала летом, когда в пансионе никого нет и его со спокойной душой можно оставить на Изабелу и Марию.
Но до отъезда ей пришлось принять у себя Жустини и Малу, которые пришли навестить Тони. Поначалу Мариуза не знала, как ей себя вести, но, увидев, что обе молодые женщины понимают толк в хорошем воспитании, сочла нужным предложить им по чашке чаю. И не ошиблась. Обе гостьи пришли в восторг от её любезности.
— Когда мы устроим танцевальный вечер, — прощаясь, говорила Жустини, — то будем ждать вас к себе.
— Я всегда мечтала потанцевать, — отозвалась Изабела вместо тётушки, которая успела только рот открыть, чтобы сказать: «Я давно уже не танцую!»
Когда гостьи ушли, она грозно обратилась к племяннице:
— Надеюсь, ты не собираешься отправиться в гнездо порока?
— Пока нет, — невинно взглянув на тётушку, ответила Изабела. — Пока я собираюсь с Бруну в кино.
«Час от часу не легче!» — простонала про себя Мариуза, но вслух ничего говорить не стала, чтобы не наводить племянницу на дурные мысли.
— Потом расскажешь мне фильм в подробностях, — распорядилась она, — я тоже очень люблю кино.
Мариуза сказала это лишь для острастки. Выслушать отчёт Изабелы о просмотре фильма она всё равно бы не успела, так как уже собиралась ехать на вокзал.
В поезде Мариуза всё время думала о Дженаро, ей казалось, что она едет к нему, а вовсе не к свекрови. А когда приехала, то узнала, что старушка и впрямь серьёзно больна, что дни её сочтены. Мариуза была рада, что успела вовремя. Ухаживая за больной, она думала: «Может, и Дженаро сейчас подаст пить бабушке Марии? Может, они уже возвращаются вместе?» Через несколько дней старушка умерла.
Дженаро же повезло избежать похорон. Приехав в Чивиту, он обошёл пустой дом, который показался ему склепом, и заторопился на кладбище к своей Розинье. Ей он всё рассказал и о примирении с Тони, и о внуке, и о Камилии, и о Марии.
— Ты уж, пожалуйста, давай ему советы, ты всегда была мудрой женщиной в отличие от меня, — попросил он жену.
Рассказал ей о Мариузе. А о Малу не стал. Розиныо бы это огорчило.
По Чивите он ходил как чужой. Все, как будто, его сторонились. За недолгое время, которое Дженаро прожил на чужбине, он стал здесь чужаком. Трактир, где он когда— то играл па пианино и который потом закрыли, теперь, был снова открыт. Дженаро посидел на террасе, но ничего, кроме хвастливых речей фашистов, готовых завоевать весь мир, не услышал. В воздухе пахло враждебностью и близкой войной. Дженаро это не поправилось, он и раньше терпеть не мог фашистов. А когда Дженаро попытался поговорить по душам со своим старым приятелем, обругав при этом фашистов, тот мигом его образумил.