Вернувшийся с работы Жозе Мануэл впервые за последнее время увидел Нину воодушевлённой, одухотворённой и очень этому обрадовался:
— Что с тобой сегодня? Твои глаза опять искрятся тем лучистым светом, который пленил меня ещё при нашей первой встрече, на баррикадах!
Нина показала ему статью Тони и в восторженных тонах пересказала свою сегодняшнюю беседу с кузеном.
Жозе Мануэл, однако, не разделил её восторга:
— Наверняка статью написал не сам Тони. Он едва говорит по— португальски.
— Тони написал по— итальянски, а Маркус перевёл, — холодно пояснила Нина, обидевшись на Жозе Мануэла за скептическое отношение к журналистскому дебюту её брата.
— Значит, тем хуже для него, — заключил Жозе Мануэл. — Неужели ты и впрямь считаешь, что он выбрал для себя верный путь? Разве это его призвание — заниматься политикой, работать в типографии?
— Работать в типографии намного лучше, чем таскать ящики и мешки на рынке!
— Лучше, только не для Тони. Он собирается стать защитником слабых и угнетённых, хотя не знает их языка...
— Зато, он знает их проблемы! Для журналиста главное — мысли, идеи, которые он отстаивает в своих статьях. А Тони со временем будет владеть португальским так же, как итальянским.
— Хотел бы я дожить до этого дня и поболтать с Тони на португальском, — язвительно усмехнулся Жозе Мануэл, вызвав гневную реакцию Нины.
— Не смей сомневаться в умственных способностях моего брата! — закричала она.
Жозе Мануэл шутливо поднял руки вверх, показывая, что он прекращает сопротивление и сдаётся ей в плен.
— Давай вообще оставим эту тему и поговорим о чём— нибудь другом, — предложил он.
— О чём же?
— Например, о том, как улучшить наши отношения, которые почему— то складываются не совсем удачно.
— Они могут только ухудшиться, — безжалостно предрекла Нина.
— Почему? — растерянно спросил Жозе Мануэл.
— Потому, что я решила вернуться на ткацкую фабрику! Завтра я пойду к Силвии. Надеюсь, у неё отыщется для меня место за ткацким станком.
Нина знала от подруг, что фабрика Силвии вновь открылась и успешно набирала обороты, но ей даже в голову не могло прийти, что самой Силвии об этом ничего не известно.
После остановки фабрики Умберту сумел внушить Силвии мысль о невозможности сделать их ткацкое производство рентабельным. «В современных экономических условиях оно будет заведомо убыточным, потому, что цены на сырьё резко возросли, а покупательная способность населения упала, чуть ли не до нуля. Сейчас выгоднее не возобновлять производство, а потихоньку распродавать накопившиеся запасы тканей и вкладывать деньги в банк», — убеждал он Силвию, и она ему поверила.
Поскольку потребители теперь заказывали ткани крайне редко и в ничтожных количествах, то Силвия поручила Онофри заниматься этим делом, а сама перестала появляться на фабрике, что вполне соответствовало плану Умберту.
А план у него был дерзкий: тайком от Силвии взять руководство фабрикой на себя и вновь сделать производство прибыльным. Отважиться на такой рискованный шаг, Умберту заставила не жажда власти, а неопытность и беспомощность Силвии, сильно переоценившей свои возможности в бизнесе и доведшей фабрику до финансового краха.
Поставив перед собой эту благородную цель, Умберту легко добился поддержки Онофри и даже Паулу — преданного друга Силвии, служившего ей верой и правдой на протяжении многих лет.
Паулу в этой грандиозной мистификации отводилась особая роль, он должен был под любым предлогом удерживать Силвию от поездки на фабрику и всячески переключать её внимание на таинственного поклонника, ежедневно посылавшего ей букеты цветов.
Силвию действительно увлекла эта история. Теряясь в догадках, она пыталась вычислить незнакомца, справлялась о нём в цветочном магазине, но там утверждали, что имя заказчика им неизвестно. Зная, что Паулу давно и безнадёжно влюблён в неё, Силвия в какой— то момент заподозрила его.
Паулу не без труда сумел развеять её сомнения, однако счёл необходимым предостеречь Умберту, с которым был в сговоре:
— Круг подозреваемых лиц стремительно сужается, и дона Силвия поймёт, что цветы ей посылаете вы.
— Нет, она не догадается, — уверенно ответил Умберту. — Я вчера устроил ей сцену ревности, сказал, что убью наглеца, пытающегося соблазнить её с помощью тех букетов. Мне удалось разыграть такое искреннее негодование, что Силвия на меня даже обиделась.