— Все женщины меняются, когда ждут ребёнка, — мягко промолвила Беатриса. — Я тоже, наверно, не исключение. Ты прости нас. Иногда мы с мамой радуемся, говоря о своих будущих детях, и забываем, что твой малыш умер.
Маурисиу нахмурился, напрягся и процедил сквозь зубы:
— Да, мой сын умер... Я потерял и его, и Катэрину.
Беатриса нежно погладила его по плечу:
— Не убивайся, Маурисиу. Ты молодой, красивый, у тебя ещё всё будет — и жена, и дети!
Он же в ответ резко оттолкнул Беатрису и быстро вышел из комнаты.
— Твой брат всё— таки очень странный, — сказал Марселло. — Никогда не знаешь, какой стороной он к тебе повернётся.
Примерно, то же, сказал и Фарина Франсиске, заметив явную перемену в настроении Маурисиу:
— Он опять относится ко мне враждебно, я это чувствую. И на тебя смотрит косо. Поэтому ты, пожалуйста, будь с ним по осторожнее, а то неизвестно, что ему взбредёт на ум.
Сознавая правоту Фарины, Франсиска, тем не менее, принялась защищать сына:
— Ты преувеличиваешь! Маурисиу тебя очень уважает. А в его отношениях со мной сейчас проявляется обычная мальчишеская ревность. Дети всегда ревнуют мать к ещё не родившемуся ребёнку.
— Но Маурисиу давно уже вышел из детского возраста!
— Возраст в данном случае не имеет значения. По отношению к матери дети всегда остаются детьми.
Фарина не стал спорить с Франсиской, но при этом высказался довольно жёстко:
— И всё равно, к своему ребёнку я его не подпущу! Мы должны беречь нашего малыша, он будет самой главной персоной на фазенде!
Франсиску несколько покоробило такое заявление, но она тоже не стала спорить с Фариной и перевела разговор на другую тему:
— Нам следует подумать о наших финансовых проблемах. Кофе сейчас опять не приносит прибыли, а на содержание фазенды нужны деньги, поэтому я решила продать старинные золотые монеты...
— Нет— нет! Ни в коем случае! — воскликнул Фарина. — У меня есть деньги, я поеду в Сан— Паулу и сниму их с банковского счета. Тебе ни о чём не нужно беспокоиться, это теперь моя забота, и я всё сделаю ради тебя и нашего ребёнка. Он должен быть богатым, очень богатым!
Перед поездкой в Сан— Паулу Фарина счёл необходимым заново навести мосты дружбы с Маурисиу: с отцовской теплотой в голосе попросил его позаботиться о матери, которая сейчас очень нуждалась в мужской опеке.
Маурисиу в ответ снисходительно улыбнулся:
— Не беспокойтесь, всё будет хорошо, о матери я позабочусь.
Фарина, однако, не успокоился, а встревожился ещё больше и поэтому, тайком от всех поговорил ещё и с Марселло, поручив ему временно исполнять обязанности хозяина дома и главы семьи.
— Но почему я?.. — опешил Марселло. — Разве Маурисиу тоже уезжает?
— Нет, он, к сожалению, остаётся здесь, поэтому, я и прошу тебя: внимательно следи за всем, что происходит в доме, и особенно следи за Маурисиу. Мне кажется, у него опять стали проявляться прежние странности.
— Да, я тоже это заметил, — озабоченно произнёс Марселло и попросил Фарину: — Вы уж, пожалуйста, не задерживайтесь там надолго, а то мало ли что может случиться!..
— Ты не каркай и не паникуй заранее, — сказал Фарина. — А если, не дай Бог, ситуация всё— таки выйдет из— под контроля, то сразу же извести меня телеграммой. Я оставлю тебе адрес отеля, в котором буду жить.
Все, кто с тревогой наблюдал за изменившимся состоянием Маурисиу, не догадывались о том, что это беспокоило и его самого. В отличие от прошлого раза, когда Маурисиу не владел собой и не осознавал своей неадекватности, сейчас всё было по— другому. Сейчас Маурисиу пугало его странное состояние.
А странность заключалась в том, что он вдруг остро почувствовал опасность, исходившую от Фарины.
Но, этого же, не может быть, это абсурд! Маурисиу хорошо помнил, как Фарина вытащил его из беды, значит, он — друг, а не враг. Всё это Маурисиу понимал рассудком, но кожей, нутром, каким— то непонятным чутьём, которое его самого пугало, он чувствовал в Фарине именно врага, причём очень опасного, беспощадного. Подчиняясь этому чувству, он инстинктивно пытался защитить мать от Фарины, а она, не понимая, что происходит с сыном, усматривала в его поведении ревность к своему ещё не родившемуся ребёнку.
Чудовищная раздвоенность, в которой пребывал Маурисиу, совсем измучила его. Он боялся, что может сойти с ума. И особенно страшно ему было, когда он, то ли во сне, то ли наяву услышал голос, отчётливо твердивший, что Фарина — враг.