Выбрать главу

—  Все женщины меняются, когда ждут ребёнка, —  мягко промолвила Беатриса. —  Я тоже, наверно, не исключение. Ты прости нас. Иногда мы с мамой радуемся, говоря о своих будущих детях, и забываем, что твой малыш умер.

Маурисиу нахмурился, напрягся и процедил сквозь зубы:

—  Да, мой сын умер... Я потерял и его, и Катэрину.

Беатриса нежно погладила его по плечу:

—  Не убивайся, Маурисиу. Ты молодой, красивый, у тебя ещё всё будет —  и жена, и дети!

Он же в ответ резко оттолкнул Беатрису и быстро вышел из комнаты.

—  Твой брат всё—  таки очень странный, —  сказал Марселло. —  Никогда не знаешь, какой стороной он к тебе повернётся.

Примерно, то же, сказал и Фарина Франсиске, заметив явную перемену в настроении Маурисиу:

—  Он опять относится ко мне враждебно, я это чувствую. И на тебя смотрит косо. Поэтому ты, пожалуйста, будь с ним по осторожнее, а то неизвестно, что ему взбредёт на ум.

Сознавая правоту Фарины, Франсиска, тем не менее, принялась защищать сына:

—  Ты преувеличиваешь! Маурисиу тебя очень уважает. А в его отношениях со мной сейчас проявляется обычная мальчишеская ревность. Дети всегда ревнуют мать к ещё не родившемуся ребёнку.

—  Но Маурисиу давно уже вышел из детского возраста!

—  Возраст в данном случае не имеет значения. По отношению к матери дети всегда остаются детьми.

Фарина не стал спорить с Франсиской, но при этом высказался довольно жёстко:

—  И всё равно, к своему ребёнку я его не подпущу! Мы должны беречь нашего малыша, он будет самой главной персоной на фазенде!

Франсиску несколько покоробило такое заявление, но она тоже не стала спорить с Фариной и перевела разговор на другую тему:

—  Нам следует подумать о наших финансовых проблемах. Кофе сейчас опять не приносит прибыли, а на содержание фазенды нужны деньги, поэтому я решила продать старинные золотые монеты...

—  Нет—  нет! Ни в коем случае! —  воскликнул Фарина. —  У меня есть деньги, я поеду в Сан—  Паулу и сниму их с банковского счета. Тебе ни о чём не нужно беспокоиться, это теперь моя забота, и я всё сделаю ради тебя и нашего ребёнка. Он должен быть богатым, очень богатым!

Перед поездкой в Сан—  Паулу Фарина счёл необходимым заново навести мосты дружбы с Маурисиу: с отцовской теплотой в голосе попросил его позаботиться о матери, которая сейчас очень нуждалась в мужской опеке.

Маурисиу в ответ снисходительно улыбнулся:

—  Не беспокойтесь, всё будет хорошо, о матери я позабочусь.

Фарина, однако, не успокоился, а встревожился ещё больше и поэтому, тайком от всех поговорил ещё и с Марселло, поручив ему временно исполнять обязанности хозяина дома и главы семьи.

—  Но почему я?.. —  опешил Марселло. —  Разве Маурисиу тоже уезжает?

—  Нет, он, к сожалению, остаётся здесь, поэтому, я и прошу тебя: внимательно следи за всем, что происходит в доме, и особенно следи за Маурисиу. Мне кажется, у него опять стали проявляться прежние странности.

—  Да, я тоже это заметил, —  озабоченно произнёс Марселло и попросил Фарину: —  Вы уж, пожалуйста, не задерживайтесь там надолго, а то мало ли что может случиться!..

—  Ты не каркай и не паникуй заранее, —  сказал Фарина. —  А если, не дай Бог, ситуация всё—  таки выйдет из—  под контроля, то сразу же извести меня телеграммой. Я оставлю тебе адрес отеля, в котором буду жить.

Все, кто с тревогой наблюдал за изменившимся состоянием Маурисиу, не догадывались о том, что это беспокоило и его самого. В отличие от прошлого раза, когда Маурисиу не владел собой и не осознавал своей неадекватности, сейчас всё было по—  другому. Сейчас Маурисиу пугало его странное состояние.

А странность заключалась в том, что он вдруг остро почувствовал опасность, исходившую от Фарины.

Но, этого же, не может быть, это абсурд! Маурисиу хорошо помнил, как Фарина вытащил его из беды, значит, он —  друг, а не враг. Всё это Маурисиу понимал рассудком, но кожей, нутром, каким—  то непонятным чутьём, которое его самого пугало, он чувствовал в Фарине именно врага, причём очень опасного, беспощадного. Подчиняясь этому чувству, он инстинктивно пытался защитить мать от Фарины, а она, не понимая, что происходит с сыном, усматривала в его поведении ревность к своему ещё не родившемуся ребёнку.

Чудовищная раздвоенность, в которой пребывал Маурисиу, совсем измучила его. Он боялся, что может сойти с ума. И особенно страшно ему было, когда он, то ли во сне, то ли наяву услышал голос, отчётливо твердивший, что Фарина —  враг.