Маноло сразу же получил хороший аванс, а в его доме сначала появился телефонный аппарат, а потом и колесо с рулеткой. Эулалия и Соледад быстро освоили функции крупье, и семейное казино стало стремительно набирать обороты.
Львиную долю выручки приходилось отдавать боссу, который держался в тени, не засвечиваясь в противозаконных делах, а только собирая дань с многочисленных пешек, подобных Маноло. Но и в семье оставалось достаточно денег для того, чтобы жить безбедно. Маноло почувствовал себя богачом, возгордился и даже не стал забирать у Эзекиела свои швейные машинки. Когда же Камилия сама приехала к нему, чтобы решить судьбу тех машинок — либо вернуть их, либо выкупить у Маноло, — он рассмеялся ей в лицо:
— Сеньора Камилия, вы обращались со мной так плохо, так бессердечно, что я не хочу иметь с вами даже самых пустяковых дел. Возьмите эти машинки даром!
Камилия всё же оставила ему деньги и предостерегла:
— Я слышала, вы устроили у себя игорный дом, это рискованная затея. Она может кончиться тюрьмой!
— Рискованно работать с вами! — не остался в долгу Маноло. — Это вы, сеньора, вышвырнули нас на улицу ни с чем. А сейчас у меня есть очень мощный и надёжный хозяин. Благодаря ему, мы зарабатываем больше, чем вы с вашим отцом, вместе взятые! Прошу вас, покиньте мой дом!
— Я знала, что вы глупый человек, сеньор Маноло, но не подозревала, насколько глупый! — сказала ему на прощание Камилия.
А он, выставив её за дверь, воскликнул:
— До чего же приятно чувствовать себя богатым человеком!
Тогда— то ему и пришло в голову устроить, наконец, грандиозное пиршество, чтобы ещё раз в полной мере испытать это необыкновенное чувство превосходства над другими, менее удачливыми, людьми.
Праздник респектабельности и благополучия удался Маноло на славу. А тут вдруг Зекинью с его затрапезным видом бродяги вздумал испортить общую картину! Маноло, увидев его среди гостей, да ещё и беседующим с Эулалией, пришёл в ярость.
— Как ты сюда попал, босяк? — набросился он на Зекинью, пытаясь оттеснить его к воротам. — Это она тебя пригласила? — кивнул он на дочь.
— Нет, но я был бы не прочь: она очень красивая! — озорно усмехнулся он. — У неё грудь как коровье вымя!
Зекинью всерьёз полагал, что делает Эулалии комплимент, поскольку в тех краях, где он вырос, к коровам относились с большим почтением. Маноло же воспринял это как оскорбление его собственной дочери и пинками вытолкал Зекинью на улицу, выкрикивая при этом ругательства и угрозы:
— Мать твоя дойная корова! Убью гада! Держите меня, иначе я его убью!..
Переночевать Зекинью решил вблизи церкви: здесь его уж точно никто не обидит, здесь он под надёжной защитой!
Но утром его растолкал грозный полицейский:
— Эй, бродяга, вставай! У тебя есть документы? Показывай, живо, иначе я упеку тебя за решётку!
— Да— да, сейчас, — сказал Зекинью и пустился наутёк.
— Стой! Держите его! — закричал бегущий вслед за ним полицейский, поняв, что уступает в скорости Зекинью.
В это время Эзекиел как раз открывал свой магазин, и Зекинью, проворно юркнув в открытую дверь, спрятался там под прилавок.
Эзекиел увидел его, но не выдал полицейскому, когда тот спустя минуту тоже вбежал в магазин.
— Спасибо, сеньор, у вас доброе сердце, — поблагодарил Зекинью Эзекиела. — Поверьте, я не разбойник, у меня просто украли деньги и документы.
Эзекиел не только поверил ему, но и подсказал, как найти отель Жонатана.
Отыскав отель, Зекинью узнал у швейцара, что Фарина недавно уехал и вернётся, вероятно, только вечером.
— Но ты не вздумай весь день ошиваться возле двери, — также предупредил его швейцар. — Уйди подальше отсюда, а то можешь и за решётку загреметь!
«Все угрожают мне решёткой», — пригорюнился Зекинью, но указание швейцара выполнил, пришёл к отелю снова только вечером, а тут опять осечка!
Ждать Фарину всю ночь на другой стороне улицы он тоже не смог — его неудержимо клонило в сон. Отыскав тёмное местечко в каком— то сквере, Зекинью прикорнул там, а когда на рассвете вернулся к отелю, то увидел, как Фарина садится в автомобиль.
— Сеньор Фарина! Сеньор Фарина! — закричал он, срывая голос, но автомобиль уже тронулся с места...
Выяснив, что Фарина уехал не только из отеля, но и вообще из Сан— Паулу, Зекинью совсем опечалился. Теперь у него только оставалась надежда на биржу труда, о которой говорил Винченцо. Но там Зекинью ждало новое разочарование: во— первых, для поступления на работу были нужны документы, а во— вторых, от него шарахались даже безработные, не желая иметь ничего общего с бродягой.