— Я не хочу, чтобы ты работала в отеле. Там полно мужчин, они будут к тебе приставать.
— Ты меня ревнуешь?! — обрадовалась Мария. — Хорошо, я не пойду в отель. Может, мне повезёт найти работу где— нибудь в другом месте.
И ей действительно повезло. Бруну, жених Изабелы, узнав, что у них в булочной освобождается место продавщицы, похлопотал за Марию, и хозяин охотно взял её на работу.
Так сорвался план Камилии, о чём Маркус и доложил Самуэлу.
— Я даже рад, что всё так получилось, — сказал он. — Мне очень нужны деньги, но я чувствовал себя негодяем, толкая Марию в западню.
— Но ты имей в виду, что моё предложение остаётся в силе, — напомнил ему Самуэл, ещё не до конца потерявший надежду на успех.
Глава 22
Семейство Маноло и Зекинью продолжали жить вместе в той же комнате под самой крышей, вызывая любопытство и усмешки давних обитателей приюта, в чьих глазах эта разномастная компания действительно выглядела очень странной. Старожилы в равной мере изумлялись как заносчивости Маноло, так и наивности Зекинью, граничащей с глупостью.
Маноло вёл себя как напыщенный индюк: выходил во двор в шёлковой рубахе, брезгливо обходил грязные лужи, на окружающих смотрел с презрением и никогда ни с кем не здоровался, считая это ниже своего достоинства.
Прачки, стиравшие бельё во дворе, так и прыскали со смеху, а Маноло оборачивался к ним, высокомерно, заявляя:
— Над кем смеётесь, убогие? Да будет вам известно, что я — потомок знаменитых Эрнандесов из Андалузии! Мои предки разводили лошадей и продавали их по всему миру! А вы ведёте себя как безмозглые гиены, которые хохочут без причины. Посмейтесь лучше над своей матерью!
Зекинью тоже вызывал насмешки у жителей приюта, когда говорил, что ещё не потерял надежды разбогатеть в Сан— Паулу.
— Вот дурак! — судачили о нём во дворе. — Жил бы где— нибудь на фазенде, пас коров и лошадей, так, глядишь, и разбогател бы! А кому он тут нужен со своими деревенскими ухватками? До чего же бестолковый человек! Впустил к себе этих заносчивых Эрнандесов, которые оказались на самом дне, а продолжают думать, будто они испанские гранды, и помыкают несчастным Зекинью как хотят!..
Обитателям приюта вообще было непонятно, как это чужие люди, да ещё и такие разные, могут жить в одной комнате. Ну ладно, когда— то Жозе Мануэл и Тони делили одну комнату на двоих. Так они же оба были молодыми неженатыми ребятами, у них имелись общие интересы, а потом Жозе Мануэл и вовсе стал родственником Тони, когда женился на его двоюродной сестре. А как можно было поселить красивую незамужнюю девушку в одной комнате с Зекинью? Как мог это допустить «испанский гранд» Маноло?!
Когда прачки задавали такие вопросы Соледад, она неизменно отвечала им:
— Мы живём здесь временно, скоро мой муж получит хорошую работу, и мы отсюда переедем. А пока нам приходится терпеть Зекинью. Он спит у нас за занавеской.
— Это вы спите у него за занавеской! — сказала ей однажды острая на язык Коншета.
Маноло тоже считал себя хозяином комнаты и всячески выживал оттуда Зекинью. Каждую ночь у них разгорались скандалы из— за храпа, которым грешили оба. Но, ни тот, ни другой не хотели этого признать и только обвиняли друг друга.
— Ты пыхтишь, как паровоз, я не могу спать! — кричал Маноло.
— Это я не могу спать, потому что ты хрюкаешь во сне, как свинья! — возмущался Зекинью.
Наутро оба бежали к Мариу, и каждый требовал выселить другого, считая себя законным хозяином комнаты. Так продолжалось до тех пор, пока однажды Мариу не сказал им, что выселит оттуда всех, поскольку никто из них не платит за жилище.
Больше всех эта угроза напугала Зекинью. Он только на словах утверждал, что хочет избавиться от вторгшегося к нему семейства Маноло, а на самом деле такая совместная жизнь его вполне устраивала: Зекинью без памяти влюбился в Эула лию и был уверен, что она тоже расположена к нему благосклонно.
Это было действительно так, поскольку Эулалия, единственная из всех членов семьи, испытывала к Зекинью искреннее чувство благодарности за любезно предоставленный им кров. В отличие от своих родителей Эулалия понимала, что это дорогого стоит. Сама она продолжала расплачиваться с Умберту за взятый у него кредит. Расплачивалась своим телом. Денег ей Умберту больше не давал, но иногда она прихватывала с собой из гостиницы, где проходили их тайные свидания, остатки ужина и тайком от родителей подсовывала Зекинью какой— нибудь лакомый кусочек. А он воспринимал это как наивысшее проявление любви, потому что постоянно испытывал чувство голода.