Маноло гордо вскинул голову и произнёс с пафосом:
— Я считаю, что нашу дочь оценили по заслугам. У неё есть масса достоинств, которых нет у других!
Эулалии захотелось удавиться, услышав такую оценку из уст отца. Если бы он знал, какие «достоинства» проявляла она сегодня! Но другого выбора у неё не было – надо, прежде всего, думать о семье, а остальное, так или иначе, утрясётся. Ткачихи побунтуют и опять вернутся к станкам. Ничего страшного не произойдёт. Никто не пострадает.
Так думала Эулалия, но у Камилии на сей счёт, было другое мнение.
— У тебя есть связи в полиции? — спросила она Умберту, когда ом сообщил ей о готовящейся забастовке.
— Дядя моей жены капитан полиции. В прошлый раз он прислал сюда отряд конных полицейских, и они вмиг разогнали смутьянов.
— На этот раз мы поступим иначе, — жёстко сказала Камилия. — Упрячем в тюрьму профсоюзных заводил, чтобы они больше не возвращались сюда и не мешали нам работать. Твой дядя сможет этому поспособствовать?
— Я поговорю с ним, — пообещал Умберту. — Назову ему имена особо ярых активистов. Но как быть с Тони? Ты намерена и его отправить в тюрьму?
— Да, холодпо ответила Камилия. — Я сделала для него всё возможное. Отдала ему свою любовь. И что же получила взамен? Теперь он хочет сделать меня нищей!
— Верно, говорят, что нет ничего страшнее, чем брошенная женщина, позволил себе заметить Умберту.
Камилия на мгновение смягчилась:
— Я не знаю, правильно ли поступаю... Но я не могу потерять единственное, что у меня осталось, — деньги, отцовский дом и эту фабрику.
Тони тоже не просто далось решение открыто выступить против Камилии. Он даже всерьёз подумывал о том, чтобы не пойти на фабрику во время забастовки. Ведь его присутствие там не обязательно. Репортаж о забастовке он смог бы, потом написать и со слов ткачих или Жакобину. А тут ещё и у отца назначен очень важный концерт именно на этот день — впервые в жизни он будет выступать в большом филармоническом зале. Для него это грандиозное событие, и он мечтает, чтобы Тони с Марией, а также дона Мариуза сидели в первом ряду и слушали его.
— Я буду играть только для тебя и для моих близких, — сказал он Тони. — Ты не подведи меня, обязательно приди. Жаль, что твоя мама не дожила до этого счастливого дня. Как я хотел бы увидеть её в первом ряду вместе с тобой!..
Тони пообещал Дженаро и Марии непременно присутствовать на концерте, который должен был состояться вечером, а с утра всё же поехал на ткацкую фабрику.
Там, у ворот фабрики, ему пришлось провести весь день. Инициаторы забастовки пришли туда задолго до начала смены и выстроились у входа с плакатами, гласившими: «Долой эксплуатацию!», «Требуем уменьшения рабочего дня!», «Дайте нам время видеть наших детей!».
Шедших на работу ткачих они останавливали, приглашая их присоединиться к забастовке и не пуская внутрь фабрики. Несознательных уговаривали, взывая к их совести и чувству пролетарской солидарности. Как правило, те поддавались на уговоры — никому не хотелось быть штрейкбрехером. Прорваться сквозь пикет отважилась только Эулалия, но и для неё клеймо штрейкбрехера было крайне неприятно, поэтому она расплакалась, придя в пустой цех к своему станку.
Камилия прошла на фабрику с чёрного хода, опасаясь гнева бастующих, и так же ушла оттуда — по настоянию Умберту.
— Во— первых, я видел среди бунтарей твоего бывшего мужа, — сказал он, — а во— вторых, и в— главных, твоё присутствие будет дополнительно раздражать ткачих. Они считают тебя источником всех своих бед, потому что с твоим приходом на фабрику их положение и впрямь сильно ухудшилось. Поезжай домой. Тут может завариться очень крутая каша!
— Они не посмеют напасть на меня!
— Профсоюзные заводилы — нет. Но всегда найдётся кто— нибудь не в меру горячий, и тогда полетят камни, — пояснил Камилии Умберту, и она его послушалась.
Ципора всполошилась, увидев её дома в неурочный час:
— Что случилось? Почему ты вернулась так рано? Я слышала по радио, что у вас на фабрике бунт!..
— Поэтому я и уехала оттуда. Ткачихи меня ненавидят, и при мне обстановка может накалиться ещё больше, — пояснила Камилия.
Ципора заохала, запричитала, а потом вдруг спросила, там ли Тони. Услышав положительный ответ, расстроилась ещё сильнее:
— Что же ты наделала? Какой ужас! Ты вызвала полицию, и она покалечит Тони!
— Полицию вызвала не я, а Умберту, и она приедет ещё не скоро. Может, к тому времени страсти улягутся, и смутьяны сами разойдутся по домам.
Камилия беззастенчиво лгала, чтобы успокоить мать. На самом же деле она прекрасно знала, что в списке смутьянов, подлежащих аресту, имя Тони значилось одним из первых.