Тони был потрясен, увидев Камилию на пороге. Эта девушка доказала свою преданность не словами, а делом.
Не меньшее потрясение испытал и Агостино. Но оно было связано совершенно с другим. Во-первых, он вовсе не хотел, чтобы пылкие страсти молодежи поссорили его с его другом Эзекиелом. Во-вторых, он представлял себе с трудом, где именно в их крошечной мастерской могут разместиться эти пламенеющие страстью молодые люди. Разумеется, в голове у них гулял ветер, который раздувал сжигавший их огонь, поэтому приходилось думать за них.
Но Агостино недооценивал Камилии, она была серьезной и основательной девушкой. Решившись на такой ответственный шаг, как самостоятельная жизнь с любимым человеком, она хотела сделать все, чтобы совесть ее перед родителями, которых она тоже очень любила, была чиста. Поэтому она предложила Тони отправиться с ней на беседу к реббе Иахиму, и Тони, разумеется, согласился.
Как только дверь за молодыми людьми закрылась, Агостино принялся прикидывать, что он может сделать, чтобы всем им разместиться в этой крошечной комнатушке. Постель у Тони была узкой, прямо скажем, девичьей, но другая тут и не поместилась бы. И не его дело было заниматься постелями, а вот ширмой, перегородкой — другое дело!
Агостино потрудился на славу, и из одной клетушки очень скоро получилось две. Оглядывая свою работу, он остался доволен: сделал даже больше, чем мог!
Зато Камилия пережила за это время не одну трудную минуту. Раввин долго беседовал с Тони, и пока речь шла о богословии, они прекрасно понимали друг друга, и Камилия уже начала надеяться, что они договорятся. Но когда раввин стал объяснять суть союза человека с Богом, то Тони вновь проявил упорство и сказал, что приобщен к Богу обрядом крещения и в других обрядах не чувствует необходимости. Несмотря на результат, Камилия осталась довольна беседой, которая была прекрасной и возвышенной. Раввин пригласил молодых людей приходить к нему, и они охотно пообещали это.
На обратной дороге Камилия была весела, как птичка: она сделала все, что могла. Совесть ее перед родителями была чиста, и она мигом забыла о них, глядя в глаза своего любимого Тони.
Более значительным потрясением оказалась для нее обстановка, в которой она отныне должна была жить. Камилия оглядела клетушку с узкой кроватью, потом посмотрела на Тони. Она не предполагала, что они останутся в этой самой мастерской, где и так трудно было повернуться.
— Разве мы будем жить здесь? — все еще не веря самой себе, спросила она.
— Нет, конечно, мы переедем отсюда, — поспешил уверить ее Тони, мгновенно догадавшись, о чем она думает. — Но не сразу. Через какое-то время.
На лице Камилии читалось такое детское огорчение, что Тони ей посочувствовал: она не привыкла к бедности, не знает, что это такое, ей придется трудно.
Он обнял ее, и она, прильнув к его груди, замерла в его объятиях, чувствуя всем своим существом: ей будет хорошо там, где рядом с ней будет Тони.
Агостино, покрутив головой, поднялся со своего места и сообщил, что отправляется на прогулку. Тони благодарно улыбнулся ему. Он не переставал удивляться душевной тонкости художника. В лице Агостино ему повезло обрести не просто старшего друга, но и близкого человека, который принимал его горести так, как мог бы принять их родственник, например, дядя Джузеппе.
Агостино со вздохом подумал, что с появлением Камилии его положение станет и вовсе не завидным: ему придется гулять на свежем воздухе в любую пору суток, днем и ночью.
— Счастливо оставаться, — пробормотал он и вышел.
Глава 15
Художник брел не спеша по улице, поглядывая на прохожих, отмечая наметанным взглядом яркие, необычные лица в толпе. Он старался как-то приучить себя к произошедшей в его жизни перемене. Мало-помалу мысли его потекли по другому руслу. Он представил себе, что в просторном доме Эзекиела атмосфера сейчас куда мучительней. Любящие родители не могут не переживать за свое дитя. Он и сам переживал за Камилию, да и за Тони тоже, потому что этот талантливый и душевно ранимый мальчик сам нуждался в опеке и вряд ли мог стать опорой и добытчиком денег для семейных нужд. А поскольку оба птенца очень нуждались в помощи родителей, то и брак этот в глазах Эзекиела и Ципоры должен быть хотя бы законным. Вот к какому выводу пришел художник, когда забрел на набережную и залюбовался морем. На море он мог смотреть всегда, в любое время суток, неведомо, сколько времени, поэтому перспектива времяпрепровождения на свежем воздухе на самом деле не слишком пугала его. А вот что касается птенцов?.. Великолепная мысль осенила его! Он вспомнил о своем друге Пелегрини, сильно попивавшем актере, карьера которого из-за этого злосчастного порока не сложилась. Агостино направился к нему. Дома он Пелегрини не застал и направился в пансион Мариузы — пристанище студенческой молодежи, не гнушавшейся стариками актерами и музыкантами.