— Конечно–конечно. Кто бы спорил, — вырвалось у меня.
А она чему‑то своему улыбается. А улыбка какая у нее …
— Ты идешь мыть руки? — раздался требовательный детский голосок.
Блин! Сразу двойной контроль. Моя мама была бы рада. Это точно!
— Иду–иду, Анечка.
Быстро ополоснув руки под внимательным приглядом «дочки», тщательно вытер и сказал:
— Теперь твоя очередь — и быстро смылся в комнату.
— За стол!
Смотри‑ка, какой у них строгий регламент.
И ни шагу вправо. И ни шагу влево. Особенно влево.
О чем это я.
Вот не фига себе ужин!!!
Уставился я на стол с едой. Точнее: с кушаньем.
— Давай, садись и кушай. Тебе еще Анечку укладывать спать.
— Мне? А кто же из нас мать? — невольно высказался я, усаживаясь за столик.
— Просто Игорь всегда ее укладывал спать. И она сегодня ждала, чтобы папа ее уложил спать. Не ложилась. Ждала! Долго!
Вот только без слез. Не надо!
— Только у меня опыта в этом ноль целых ноль десятых. Я не знаю, что надо делать — вполголоса, да какой там — в четверть голоса прошелестел в ответ.
— Ты мне хоть скажи чего делать, а чего не надо. Ладно? — шепотом спросил я — Договорились?
Справившись с эмоциями она, кивнув, произнесла:
— А ничего не надо делать. Просто, когда она ляжет спать, нужно сесть возле нее, взять за ручку и просто послушать ее. Она быстро заснет.
Хотелось бы надеяться. И вернулся к своему ужину.
А Роза сидела рядом и смотрела, как я уничтожаю вкуснейшие вещи немецкой кухни, стараясь есть не торопясь. И не объесться. На ночь это вредно.
Тут вылетел этот чертенок и сказал:
— Папа, идем меня укладывать спать.
— А кофе? — спросил я, глядя на только пригубленную чашечку с божественным напитком — Он же остынет совсем.
— Ну, ладно, допивай — разрешил бесенок и вскарабкался ко мне на колени, чуть не вылив на меня чашку с кофе. Жонгляж какой‑то получился с чашкой кофе. В цирке можно выступать с таким номером.
Скоропостижно допил кофе. С таким ребенком на коленях сделать это было нелегко, чашка кофе пыталась все время вырваться из рук и облить кого‑нибудь.
Поставив чашку на стол, взял на руки ангелочка и встал.
— А теперь мы идем баиньки — сообщил я ей.
Своими сонными глазками посмотрела на меня и просто кивнула.
Уложил дитятко в кровать, слишком для нее большую, подоткнул одеяло по бокам, уселся на край кровати и сказал:
— Давай выкладывай, кто тебе понравился.
— Тимка и Дашуля, дяди Андрея и тети Линды детки.
Егеря, что ли? — удивился я мысленно. А вслух спросил:
— А кто больше?
Я сам этих детей видел только мельком. Правда, раз сто. Только толку.
Ангелочек рассказывал, как они втроем сегодня играли. И еще детки с ними были. Куча детей. Хорошо, что я был далеко. А то бы голова к вечеру была большая и тяжелая, как зрелая тыква.
Ангелочек чего‑то притих.
Глянул — губы еще шевелятся, а глазки спят. Нагнулся и услышал:
— Ты без меня не уезжай, папа — тяжело так вздохнула и, пробормотав — Mein Vater Lieblings!, — окончательно заснула.
Вот и усыпил ребенка. Потихонечку освободившись от цепкой детской ручки, встал.
Аккуратно положил детскую ручку на кровать.
И посмотрел вопросительно на Розу.
На меня улыбаясь, глядела счастливая мать. Видимо после смерти Игоря ребенок стал плохо засыпать. И это у врача. Пусть у хирурга.
Раздумывая так, я стоял и рассматривал Розу.
Очень заинтересованно.
Вон и румянец проступил на щечках.
И целовабельные губки у нее такие.
— А не попить ли нам еще кофе — предложил шепотом, приближаясь к Розе — а то никак не удалось спокойно сделать даже один глоток.
Проходя мимо, слегка приобнял и потянул ее к столу — пить кофе.
Не тут‑то было.
Девочка не хотела пить кофе. И осталась стоять на месте.
Но моя рука не захотела выпускать уже пойманную добычу, а ноги, продолжая движение, изменили свою траекторию вокруг центра притяжения, и в моих руках невольно оказалась зардевшаяся улыбающаяся красавица.
Наши губы сами встретились, не спрашивая ни у кого разрешение.
И все закрутилось. Чувства давали бал. Страсть исполняла свой дикий танец. Сознание лишь изредка фиксировало моменты.
И эта прекрасная девичья грудь у меня на ладони с наглым глазом соска, требовательно уставившегося на меня.
И эта мягкая линия бедер и чувствительный живот.
И эта податливо–упругая под моими руками попка.
И такое обжигающе–горячее ожидание встречи со мной.
Проникнув в «святая святых» женщины, мой мозг окончательно сдал свои позиции.
Чувства и ощущения размылись.