Родион наконец-то заметил, что Василий Иванович пьян до мелкой трясучки, до змия, до белочки. И странная его заторможенность, и дикие истории — всего-навсего проявления глубочайшего, как Тихий океан, алкогольного психоза. В полумраке приёмного кабинета не сразу были заметны ряды пустых водочных бутылок под столом и непочатых — на тумбочке рядом с раковиной.
— Может, ахнем всё-таки по маленькой?
— Нет, спасибо. Мне пора идти. До свидания.
В дверях медпункта Родион столкнулся с мальчишкой.
— Василиваныч, я занозу посадил! Здоровенную! Как бревно! Мамка сказала к вам пойти…
В сумрачном освещении Родиону показалось, будто кожа у мальчика странного, крайне нездорового тёмно-багрового, мясного оттенка.
— А ну-ка стой!
Но мальчишка шустро вывернулся с неожиданной силой. Родион так и не понял, почудилось или нет.
Спалось очень скверно. То и дело Родион, вздрагивая, выныривал из рваной поверхностной дрёмы и дико таращился в почти абсолютную тьму с тёмно-серым прямоугольником окна, пытаясь разобрать, не проросли ли стены шипами, не опустился ли потолок, не сузился ли дверной проём до узкой щели. А снились ему бесконечные бетонные лабиринты, из которых не было выхода, потому что дверями и окнами там служили крошечные отверстия. И что-то там постоянно ходило за спиной, дышало в затылок смрадом и морозным воздухом — будто открыли холодильник в секции с гнилыми трупами.
Под самое утро он наконец отключился намертво и проспал до начала двенадцатого. Увидев цифры часов на экране телефона, вскочил. Кости не было — как сказал хозяин квартиры, тот спозаранку побежал снимать кадры с проглянувшим в тумане солнцем и с тех пор не возвращался. Военный пенсионер снова сидел на кухне, чуть ли не в той же позе, что вчера, будто манекен, и нога его по сравнению со вчерашним распухла ещё больше, натягивая ткань штанины. «Надо бы хоть глянуть, что у него с ногой, врач ты или кто», — подумал Родион, но сейчас его куда сильнее беспокоило отсутствие Кости. Как бы тот в своей охоте за эффектными кадрами в «заброшки» не сунулся.
При одной мысли о Косте и «заброшках» Родиону будто вылили на макушку стакан ледяной воды — медленно, тонкой струйкой. Он слишком хорошо знал это ощущение. Так давало о себе знать иррациональное предвестие чего-то непоправимого. Именно так Родион себя чувствовал, когда в последний раз виделся с отцом. И так же — когда в кабинет вошла та пациентка…
Она была изумительно, почти потусторонне красива. Отец у неё был крупным финансовым воротилой с труднопроизносимой кавказской фамилией, мать — русской, и две национальности смешались в ней ровно в той пропорции, чтобы выдать истинное чудо — с тонким фарфоровым глазастым лицом, смоляными волосами, безукоризненным удлинённым аристократическим носом с горбинкой. Именно этот прекрасный нос она хотела переделать в коротенький крохотный пятачок какой-то популярной певички. На первом приёме Родион отговаривал её как только мог. Исчерпав все аргументы, сказал: «Вы же настоящая пери!» Бедная дурочка, вряд ли читавшая что-либо, кроме тегов Инстаграма на своём айфоне, она не знала, кто такие пери.
Вот тогда Родиона взял азарт, растоптавший слабое предчувствие. Такого вызова в его практике ещё не попадалось. Устроить соревнование с самой природой, уже создавшей идеал красоты и гармонии. Перекроить абсолютное совершенство в нечто ещё более совершенное. И уже на первичной консультации, при проведении цифрового моделирования, он понял, что сумеет это сделать. Пятачок певички был, разумеется, отменён в пользу точёного европейского носика.
Операция прошла великолепно, результатом Родион мог гордиться: да, это было совершенство, не только по форме, но и по функциональным улучшениям — безупречные линии, лёгкое дыхание.
Но после операции девушка не пришла в сознание и умерла спустя неделю в городской клинической больнице.
…Родион выбежал на улицу и понёсся к «заброшкам». Утреннее солнце давно поглотил туман, белесая мгла студенистым куполом поднималась со стороны расщелины и расползалась по посёлку разлохмаченными щупальцами. Родиону мельком припомнилось, как фельдшер Василий Иванович однажды рассказывал, будто название острова переводится с айнского как «медуза», или «земля медузы». Отчего так? Кто теперь знает. Не сказать, что медуз было особенно много в здешних водах: не больше, чем у других островов Курил.
— Костя! Да ешкин дрын… Костя!!!
У «заброшек» Родион стал звать молодого журналиста, изо всех сил драть глотку. Туман сгущался, воздух становился похожим на разбавленное молоко. Прежде всего Родион направился в тот дом, где они вчера видели невероятную лестницу и где Костя хотел проверить свою гипотезу насчёт установленных на площадке зеркал и оптических эффектов. Вот та самая трехэтажка, крайний подъезд…