Мишка вздрогнул, вскинул голову: привалясь к заборчику, стоял Анатолий Юров. Мишка припомнил тот вечер, когда вызвал этого парня к дружинникам, и у него сжалось сердце. Он испуганно попятился. Мелькнула мысль: «Зачем пришел?..»
А Анатолий вошел в ограду, молча взял из Мишкиных рук колун, подбросил на ладони, усмехнулся.
— Ну-ка, ставь их подряд.
Колун со свистом разрезал воздух, опустился на первый, на второй, на третий кругляк. С треском разлетались смолевые, ядреные чурки.
— Так-то! — сказал Анатолий, вздохнув.
И непонятно было, хмурится он или подсмеивается. Мишка все ждал настороженно. Неловкость, которую он испытывал перед этим парнем, не проходила.
— Теперь ты их сам, без колотушки, разделаешь на дрова. Передохнем, что ли?
Анатолий опустился на чурбак и кивнул Мишке, приглашая присесть рядом. Закурил. Установилась неловкая тишина.
Неожиданно Анатолий положил Мишке на плечо руку. И Мишка опять боязливо съежился. Но Анатолий будто ничего не замечал.
— Вот так-то!.. Кажется, к теплу время? А, Комендант?
Дул теплый ветер, слабый и тяжелый. Стал падать редкий крупный снег. Анатолий и Мишка молчали.
Когда Юров затягивался папиросой, слабый огонек на мгновение выхватывал из сумрака обожженное морозом усмешливое лицо. Он кинул в снег окурок, сплюнул через зубы, закурил новую папиросу.
— Вот что, пацан! — резко сказал Анатолий. — Тебе деньги нужны?
Слова прозвучали хлестко. Мишка вскочил с чурбака, но крепкие пальцы Анатолия сжали его локоть, заставили опуститься на прежнее место.
— Стой, не шелохнись… Слушай меня. Приезжал к нам шоферюга один, сболтнул, будто ты у завгара Ручкина сотню прихватил из комода. Брал? Ну?..
Мишка снова рванулся, но рука Анатолия крепко держала его за локоть.
— Не рыпайся. Говори прямо: брал или нет?
Голос Анатолия был жестким, требовательным. Мишку охватил страх.
— Не брал я никаких денег! — выкрикнул он. — Не брал!..
И не выдержал: из глаз его выкатились, поползли по щекам слезы.
— Утрись, не распускай нюни, — поморщился Анатолий.
Он помолчал, потом заговорил глухо:
— Ты вот что, к Ручкиным больше не ходи… Да утрись ты! Сам я с этого начинал… Тоже с комода. Пацаном был. Потом засосало… Услышал того шоферюгу, хотел проверить… Ну, что ты ревешь, как девчонка? Точка!
Анатолий выпустил Мишкин локоть. Закурил третью папиросу, лукаво усмехнулся, встал.
— Ну, будь здоров, Комендант, заходи в гости, — и растаял в темноте.
У двора Деминых зажегся фонарь. Вокруг него стайкой белых бабочек кружились снежинки.
А Мишка все сидел на чурке и не мог подняться. Все это было странным, неожиданным. Он смотрел в ту сторону, куда ушел Анатолий, и ему казалось, будто тот что-то не договорил и вот-вот вернется назад.
Встречи на лыжне
Лес и снег! Лес и снег! Под снегом — река. В снегу тайга, подступающая с трех сторон к поселку Апрельскому. Сойди чуточку с дороги — провалишься по пояс в снег. И сам поселок робко выглядывает из снега. Метровые сугробы у изгородей, у обочин дорог, тяжелые белые пласты на крышах домов.
Скучно одному, когда кругом лес и снег и не с кем словом перемолвиться…
Тяжелой обязанностью стала для Мишки школа. Ни одной близкой души. Школьники посматривают на него издалека, переговариваются. Мишка знает: о нем переговариваются.
Компания Олега Ручкина взяла верх в школе. Даже перед Кешкой Ривлиным стали заискивать более сильные ребята. А Мишка видел, как одному пятикласснику Кешка дал оплеуху и тот даже не огрызнулся. С Мишкой пока никто связываться не решался. Однако, проходя мимо, непременно усмехнутся. Конечно, узнали о пинке, полученном Мишкой. А Мишка упрям и виду не показывает, что понимает двусмысленные ухмылочки. Да и глупо лезть на рожон одному: один в поле не воин. Вот если бы тронули, задели, тогда хочешь не хочешь — защищайся. Но компания Олега Ручкина дальше усмешечек пока не заходила. А Семен даже попытался однажды завязать переговоры:
— Миньша, ну что ты!
— Ты ко мне не лезь! — грубо оборвал его Мишка. — Заделался хвостом — крути там, где тебе положено.
Семен обиделся и больше не пробовал восстановить окончательно развалившуюся дружбу.
Вернулся из Светлого Виктор Маслов. Мишка показал ему фотоаппарат, но того, что хотел сказать раньше, так и не рассказал.
Заходил к Деминым вечером Тарас Илларионович Деньга, уединялся с матерью, о чем-то разговаривал. После этого мать подобрела, несколько раз вызывала Мишку на разговор. А Мишка отвечал сухо, односложно: на мировую не шел. Замкнулся, посерьезнел, спал с лица. Никто ему не нужен. Скучно одному, зато спокойнее. Сделает все по хозяйству, выучит уроки, потом с фотоаппаратом возится или старое повторяет. Учителя стали хвалить его за ответы. А он молча выслушает похвалу, идет на свое место и не просияет, не улыбнется.