Колька ни о чем не спросил, но все в нем плясало от догадки: на промысел!
Остаток дня был посвящен обращению с ружьем и стрельбе в цель.
Дождик прошел, быстро подсыхало. На выстрелы сбежались Володька, Надюшка и другие ребятишки. Расселись, как грачи, на заборе, с завистью поглядывали на счастливчика.
Колька поднимал переломку. Ухал выстрел… И радостно билось сердце, когда с шеста валилась старая шапка, сбитая зарядом дроби.
Подошел Сашка Кочкин и со знанием дела стал поучать Кольку:
— Ты за крючок не дергай, медленно, плавно жми, а то ствол у тебя ровно пьяный.
Запас учебных патронов был израсходован. Дедушка поинтересовался: не тяжеловато ли для внука «ружьишко», не отдает ли при выстреле в плечо?
Какое там! Ружье легче пушинки, а выстрел даже не ощущается!
— Добро, коли так. Ходи в новой одеже, привыкай.
И нож чтоб завсегда на поясе, нечего ему в мешке ржаветь.
Колька осерчал, когда бабушка Дуня вздохнула:
— Упрямый ты, Филимон. То ли дело, побыл бы Николашенька возле меня. Ни страхов, ни маяты. И мне веселее.
— Ничего, ничего, не соскучишься. Не резон охотницкому внуку на перинах нежиться. Да и матушка тайга не обидит. Мал, мал! Когда и воспитывать, как не с малу?
Бабушка Дуня не стала больше перечить, завела квашню и ушла топить баню.
Дедушка Филимон закончил сборы и лег отдыхать. Кольке стало скучно одному.
Но тут прибежала Надюшка:
— Где бабушка Дуня?
— Зачем тебе она?
— Говори, не мешкай. Председатель сельпо Таковой приехал. Может, чего путного привез.
— Бабушка баню топит.
Кольке хотелось порасспросить Надюшку, что это за диковинные товары завезены в магазин, но девочка торопилась.
Колька сунул руку в карман и нащупал заветный кошелек, в котором хранились сбережения: «Не прикупить ли и мне чего-нибудь на дорогу?»
Возле магазина толпились женщины и ребятишки. Из мужчин был только Тимофей Никифорович Кочкин. Он степенно беседовал с не знакомым Кольке человеком. Приезжий был невысокий, крепенький, краснощекий толстячок. В коричневой вельветовой толстовке, в синих шевиотовых галифе и блестящих хромовых сапогах он выглядел щеголем. Удивляло, как он умудрился в бобылихинской грязи сохранить в чистоте костюм.
Здоровенная толстогубая дивчина перетаскивала в магазин ящики и мешки.
Приезжий покрикивал на нее, когда она неосторожно поднимала какой-нибудь ящик или корзину:
— Аграфена, что, как медведь, ворочаешь? Тару побьешь.
Грузчица виновато ухмылялась и несла тяжесть, словно тарелку, до самых краев наполненную горячим супом.
— Деготку не подкинул ли, Алексан Митрич?.. — спросила вдова Пономарева, тощая, с морщинистым, вечно озабоченным лицом. — Вот и слава богу! А то скотина изнемогла от мошки. Моего теленка заела проклятущая. В лежку лежит, подняться не может.
— Только двенадцать бутылок привез. Как хотите, так и делите, — предупредил «Алексан Митрич». — Деготь — продукт дефицитный.
Говорил он важно, с чувством собственного достоинства.
— Дефицитный! — услышал Колька за спиной сердитый шепот Надюшки. — В третьем годе в Исаевку геологи заезжали. Папке снадобья какого-то оставили. Смажешь лицо или руки — мошка тронуть боится. Совсем новое. У геологов и то мало было, потому и дефицитным называли. А деготь?! Им телеги смазывают!
— А сапоги опять не привезли, товарищ Таковой? — подошла к толстяку маленькая, худенькая женщина. — Осень не за горами. Ребятишки разуты. В чем по грязи шлепать? В Сахарово все завозят, а у нас что ни спроси — дефицитный товар.
«Алексан Митрич», он же Таковой, недовольно сморщил румяные губы, словно съел что-то кислое:
— Опять воду мутишь Чепчугова? Когда же выведутся в тебе классовые пережитки? Учительница! Политику должна нести в массы, а ты их разлагаешь. Бабам газетки обязана читать и разъяснять, чтобы подобные симфонии не разводили. А ты сама в первую голову. Сахарово — промышленный поселок, понимать надо…
Женщины присмирели, опустили глаза.
Тимофей Кочкин засмеялся дребезжащим, заискивающим тенорком в пегую бородку:
— Она, Алексан Митрич, и супруга своего с толку сбивает. Де кина нет, клуба нет, не по-людски, мол, живем. Го-о-родская!
— Знаю, знаю, откуда диверсии текут. Покрывать их не стану. — Неожиданно Таковой побагровел и закричал тонко и пронзительно: — Государство тебе деньги платит, а ты вражескую пропаганду ведешь, политику подрываешь! Вправлю тебе мозги! Кто ты такая?
Маленькая женщина, совсем молоденькая, белобрысенькая, в каком-то выцветшем, перелицованном жакетике, в броднях, растерянно оглядывалась. Хотела что-то сказать, но вместо этого расплакалась.