Энни вздрогнула и отступила на шаг, а потом сама торопливо, смущаясь собственной неловкости, принялась раздевать любимого.
Энни прильнула к сильному телу мужчины, забыв обо всем. Она медленно опустилась на земляной пол, едва прикрытый шкурами, а ее возлюбленный склонился над ней и, прижавшись всем телом, прошептал:
– А теперь я доставлю тебе наслаждение, – сказал он и прильнул к ее коже жаркими губами. Он поцеловал ее грудь, и Энни окатила горячая волна наслаждения. А его губы спускались все ниже, открывая ей тайны ее собственного тела. Внезапно язык Джека коснулся заветного треугольника внизу ее живота, и Энни, застыдившись, взглянула на любимого, приподняв голову. Но когда он раздвинул ее ноги и припал губами к пульсирующему от жгучего желания бутону ее лона, а затем дотронулся до него своим языком, Энни забыла обо всем на свете, и водоворот страсти захватил ее. Она закрыла глаза от наслаждения, желая до бесконечности продлить эти восхитительные минуты. Из ее груди вырывались тихие стоны. Она запрокидывала голову и прижимала ко рту ладонь, чувствуя, что еще немного, и она умрет от восторга. И вдруг будто разноцветный каскад огней взорвался в ее сердце, и звезды с хрустальным звоном обрушились на землю, а Энни, словно невесомая пушинка, взлетела вверх и, подхваченная весенним ветром, поплыла среди облаков туда, где сиял небесный океан.
Джек взглянул на нее пылающим взглядом, который зажег огонь в крови Энни. Его руки вновь пробудили в ней страстное чувство. Он лег на нее, и Энни подняла бедра, чтобы полнее слиться с возлюбленным. Джек двигался все быстрее, в полузабытьи шепча имя Энни, прижавшись губами к ее губам и слыша ее учащенное дыхание. А Энни обняла возлюбленного, ощущая удивительную радость оттого, что вновь приближается к апогею страсти, и блаженство переполняет ее. Изогнувшись, она заметила, что Джек тоже содрогается от наслаждения.
А затем все кончилось… Джек оделся и, склонившись над Энни, нежно поцеловал ее.
– Моя дорогая девочка, праздник подходит к концу, скоро все вернутся, а так как сейчас из-за майора Дурсля в хижинах живет по двадцать человек, я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел то, что предназначено для нас двоих.
Ревность снова захватила Энни. С тех пор как они приехали в деревню, Джек скрывает их отношения всеми способами и, конечно же, причина этого – прекрасная маорийка, которая свела с ума всех мужчин, кроме Манипу. Он единственный не провожал взглядом ее хрупкую, изящно сложенную фигурку, когда она проходила по улице. А это ее притворное угождение ей, Энни! Девушке хотелось надеть Олаве на голову миску с едой всякий раз, как та бросалась угощать Энни, которой стоило только посмотреть на то или иное блюдо. Притворщица! Хочет, чтобы ее забрали в дом Джека, чтобы там спокойно и без помех окончательно свести его с ума! Нет, эта проходимка не получит ее любимого, – как бы она ни старалась, уж Энни то сумеет хорошенько приглядывать за мужем и его так называемой «сестрой».
Энни не знала, что сердце Джека терзают весьма сходные чувства. Он видел, с каким обожанием смотрит на его невесту Манипу, и мечтал только об одном: скорей уехать из маорийской деревни в город, забрав Энни. Он не доверял вождю и боялся, что тот придумает какую-нибудь каверзу, чтобы не отпустить его любимую. С одной стороны, Джек знал, что Манипу благородный и прямой мужчина, с другой стороны, там, где в дело вмешалась любовь, от человека можно ожидать чего угодно. Особенно, если этот человек обладает неограниченной властью в своем племени.
Джек, нервничал всякий раз, когда Манипу подходил к Энни, сгорал от ревности, вспоминая, сколько времени его девушка провела наедине с вождем. Он знал, что маориец страстный и нетерпеливый мужчина, поэтому воображение, рисовало Джеку ужасный разврат, в котором Энни и Манипу были главными героями. Он никогда не спрашивал невесту о том, что происходило между ней и вождем, понимая, что у нее не было выбора, но жестоко мучился, думая об этом. Джек надеялся, что, когда они с Энни поженятся, эти мучительные картины поблекнут, станут прошлым, которое не властно над их браком. До этих пор ему оставалось ждать, ревниво охраняя свою возлюбленную, пока Манипу разрешит уехать из деревни. А тот, как нарочно, изобретал все новые предлоги, чтобы задержать их отъезд. Сегодня этот праздник, завтра он пригласил их с Патриком на охоту, причем в такой форме, что отказать, не оскорбив маорийца, было невозможно. Если Джек срочно не придумает какую-нибудь серьезную причину их скорого отъезда, их визит грозит привести к печальным результатам.
Возможно, Манипу только для вида согласился отпустить Энни, чтобы завоевать ее симпатию и доверие. Находиться в деревне сейчас – все равно что сидеть на пороховой бочке с зажженным фитилем.
Манипу увидел приближающихся к общему костру Джека и Энни, и в сердце его зажегся черный огонь ненависти. Как этот бледнолицый смеет так использовать его гостеприимство! На лице у Энни, как в книге, было написано, что сейчас она занималась любовью. Как он может, даже не женившись на девушке, обладать ею прямо у него, Манипу, под носом! Неужели он думает, что имеет дело с кроткой овечкой, которая идет туда, куда ее поведут? Нет, вождь маорийцев – это сильный свирепый медведь, и кажется, он придумал способ, чтобы доказать это Джеку.
Громко хлопнув в ладоши, вождь крикнул, обращаясь к своему народу:
– Кто из вас хочет показать свою воинскую доблесть нашим белым гостям?
– Три самых лучших воина шагнули из темноты в круг, освещаемый костром. Каждый из них был исполинского роста и отличался свирепостью в бою. Джек понял, что забава грозит кончиться смертью одного из участников, и попробовал вывернуться:
– Благодарю, вождь, но я уже видел твоих воинов в бою: они сильны, как барсы, и бесстрашны, как медведи!
Манипу понял уловку Джека и, подняв брови, невозмутимо ответил:
– Ты видел их в бою с англичанами, но у тебя не было случая убедиться в этом лично! Может быть, ты боишься ранить кого-нибудь? Не опасайся, бой будет на шестах с закругленным концом, это безопасно!
Энни не понимала, что говорит вождь, так как он говорил по-новозеландски, но поняла, что дело плохо по встревоженному лицу Джека.
Джек чувствовал, что избежать драки не удастся, тем более что туземцы очень любили такие забавы и сейчас собирались в кучки, делая ставки на того или другого участника. Это было очень опасно, так как Джек, который не раз был зрителем таких сражений, видел, что иногда бойца уносят с арены без глаза, с переломанным носом, а иногда и с пробитым горлом.
Туземцы владели техникой боя с шестами виртуозно, чего он не мог сказать о себе, ни тем более о Патрике. Между тем отказаться было невозможно, но надо было выгородить хотя бы Патрика, который был хорошим охотником, но никогда не участвовал в боях. Поэтому Джек крикнул в ответ:
– Мой друг очень миролюбив, и он никогда даже не видел боев с шестами, поэтому участвовать в драке буду только я!
Манипу довольно улыбнулся. Он рассчитывал на такой ответ Джека, так как ему вовсе не хотелось калечить брата своей невесты и настраивать ее против себя. Пусть она просто увидит, как неловок ее жених в бою, а может быть, его ранят, и таким образом задержатся и Энни, и Олава, и Патрик.
Джек тоже вышел на освещенный круг. Он снял рубашку и его смуглый, точно вылепленный из мышц торс блестел при свете костра. Он взял шест и замер, точно статуя в ожидании первого противника. Его соперник был огромен, как Голиаф. Широкоскулое лицо с большим приплюснутым носом и круглыми, точно разваренными, губами дышало свирепостью, бугры мышц поражали своими размерами.
Энни побледнела как полотно, когда поняла, что сейчас произойдет. Она кинулась к Манипу, чтобы уговорить его отменить драку, но ее перехватила рука Олавы.
– Не вздумай мешать, – гневно проговорила она. – Ты опозоришь Джека. С мужчиной, который прячется за юбки своей женщины, никто в нашем племени разговаривать не станет. Он уже не будет гостем в деревне, он будет рабом.