Выбрать главу

Гестаповец (в ярости): И мы, немцы,

наказываем тех, кто мучает невинных животных. Однако и ты, и тот коммунист — скоты и хуже собак. Понял?

Спас: Не понял, господин оберштурмбанфюрер.

Гестаповец (грозя кулаком): Поймешь!

Председатель: В этом протоколе написано и о другой твоей дерзости. Когда комендант лагеря в Саймиште… Да, но сначала уточним. Ты из лагеря в Банице был переведен в лагерь в Саймиште, так?

Спас: Так.

Председатель: Значит, когда комендант лагеря в Саймиште приказал сербам часами, без остановки, ползать по грязи, ты подошел к нему, выразительно посмотрел в глаза и крикнул: «Вы, господин, не только враг Господа Бога и сербского народа, но враг и своего немецкого народа, если так бесчеловечно поступаете с людьми. Знайте, — сказал ты, — что из‑за ваших преступлений будет жестоко страдать весь немецкий народ».

Спас: Все так и было, господин полковник. Упрек жестокий, но заслуженный.

Тут разъяренный гестаповец подскочил к Спасу и влепил ему пощечину. Спас отшатнулся, но устоял на ногах и подставил ему другую щеку. Гестаповец ударил его и по другой щеке. Спас опять пошатнулся.

Спас (выпрямляясь): Так, теперь мы квиты!

Председатель (сердито гестаповцу): Оставьте свои методы! Я не могу больше. Допрашивайте вы, господин судья.

Первый судья: Продолжим. Когда тебя выпустили из лагеря в Саймиште, почему ты не отправился в родные края, но снова ушел в лес?

Спас: Потому что в моем родном крае было то же самое, что и в Саймиште.

Первый судья: Ты отправился в Боснию, не так ли?

Спас: Точно.

Первый судья: Там в одном селе близ Бьелине ты созвал мусульман и призывал их не помогать немцам и их приспешникам хорватам, ибо, по твоим словам, их сила временна, а сербы вскоре снова обретут былую силу. Так ты говорил?

Спас: Так говорил тогда, так и сейчас думаю и говорю.

Первый судья: Почему же боснийские мусульмане так близки сербам?

Спас: По многим причинам. Они не национальное меньшинство, но религиозное. Но и по вере они нам ближе, чем некие христианские сектанты, и несравненно ближе всех крещеных агностиков, материалистов и атеистов.

Первыйсудья: В Боснии ты напал со своими людьми на немецкий военный склад и захватил продовольствие?

Спас: Однако никто не может утверждать, что бил кого‑то и, тем более, убил. А продовольствие я захватил у захватчиков и вернул его хозяевам — голодным крестьянам.

Первый судья: В некоторых городах оккупированной Сербии немецкое командование приказало местным властям открыть публичные дома для немецких солдат. Ты, не имея на то никакого права, вмешался в это дело и разбросал повсюду листовки с угрозой, что убьешь каждую сербскую женщину, которая пойдет в эти бордели. Этим ты воспрепятствовал проведению санитарно–медицинских мероприятий Верховного командования. Как ты на это ответишь?

Спас: Я поступил так, как следовало поступить сербскому воину и христианину. Я придерживаюсь принципа, что никто не может продавать свое тело людям, не продав при этом свою душу дьяволу.

Первый судья: А почему это тебя так задело?

Спас: Меня это задело потому, что я свято берегу образ и честь прославленной сербской женщины — матери, сестры, девушки. Именно потому я и ушел в горы, чтобы защитить и жизнь, и правду, и образ своего народа. Окажись вы на моем месте, вы бы тоже так поступили, господин подполковник?

Первый судья: Не знаю, что бы я сделал… Однако здесь тебя допрашивают, а не меня. Ты обвиняешься еще и в том, что вместе со своими бандитами останавливал на дорогах немецкие грузовики, набитые сербскими парнями. По приказу Верховного командования всех безработных молодых людей следовало хватать и отправлять на работы в Рейх. Ты разоружал наших охранников и отпускал парней по домам. Кроме того, ты везде по селам советовал чабанам держаться подальше от дорог, чтобы не угодить в плен к немцам. Так это было? Спас: Совершенно верно. Я поступал так и по совести, и по приказу своего начальства. Но за это меня следует благодарить, а не судить.

Первый судья: Как это?

Спас: Тем самым я спасал честь немцев. Точно так же прежде поступали турки, которые отнимали у сербских матерей их детей и воспитывали из них янычар, веками наводящих ужас на Европу. Мне тяжело представить, что один из ведущих народов христианского мира в двадцатом веке повторяет преступление прошлых времен.

Гестаповец: Ты сравниваешь немцев с турками и думаешь, что этим ты нас унизишь. Между тем, я не считаю это унижением, потому что турки тоже господствующая раса, как и мы, немцы. Различие только в том, что сейчас турки, как господствующая раса, отступают, а немцы, как господствующая раса, наступают.