В пляске ледокола качались высоко подвешенные фонари. Черные тени безумно метались по машинному отделению. Они следовали теперь не только за движениями мелькающих шатунов и кривошипов, а и прыгали вокруг них при каждом наклоне судна, изменяя и домая контуры машин. У машинистов рябило в глазах от неверного мерцания лязгающей стали. Но они целились безошибочными пальцами в беснующиеся штоки, хватали скользкое зеркало валов, шлепали ладонями по прихотливо изрябленной поверхности шатунов. Все металось и плясало. На прыгающую и вертящуюся сталь лились масло и мыльная вода. Горячий метал, как сосредоточенное в борьбе огромное животное, устремлялся в одно вращение, в один ритмический непрестанный круговорот главного вала.
«Вероятно вот так действовали на психологию наших праотцов какие–нибудь бронтозавры или диплодоки, когда они с сопением, щелкая панцырными хвостами, нависали над несчастным человеком грудой давящего мяса. Будто и уйти некуда», — думал Голицын, ловя на каждом обороте шейку коленчатого вала, чтобы попробовать ее температуру. При этом все мысли были сосредоточены на одном: как бы вместе с качанием корабля на махнуть головой в крутящийся в смертельном лязге многотонный металл — «Только и ждет, чтобы измолоть», — мелькнуло в голове, когда ноги поехали по уходящей из–под них палубе.
В середине вахты полез наверх глотнуть немного свежего воздуха. С ясно сознанным состраданием прошел мимо пахнувшей терпкой угольной гарью двери, ведущей в черный колодец кочегарки. Не хотелось даже думать, как там при этой качке мечутся кочегары между зияющими красным зноем топками и черными штабелями катающегося по палубе угля.
На палубе охватило мокрым холодом. Рвануло из рук дверь рубки и с размаху бросило на кучу принайтовленных вдоль борта досок. Больно ушиб локоть. Хотелось потереть, но боялся оторвать руку от пойманного фала. Палуба стремительно приближалась к набухающей темной скользкой массой воде. Уходила из–под ног, заставляя почти лечь на стенку рубки. Пробрался было к баку, но сейчас же вернулся. Оттуда с шлепанием и журчанием стремились навстречу потоки холодной воды. Над носом корабля то–и–дело нарастали взлохмаченные гребни валов. Бросился в глаза прижавшийся под мостиком молоденький матрос. О уткнутого в пиллерс зеленого лица потоками сливалась вода. Матрос давился рвотой, судорожно хватаясь посиневшей рукой за грудь. А прямо над ним, из–за высокого борта главного мостика, топорщилась желтым напруженным брезентом дождевика коренастая фигура ^командира. Прикрываясь рукавицей от бешено гонимой ветром воды, Воронов пытался уставиться куда–то биноклем. От тошнотного стона матроса у Владимира самого нудно потянуло под ложечкой. Он стал торопливо пробираться обратно, но столкнулся с пробирающимся, вцепившись в тот же самый фал, радистом. Долго разминались. Оскользаясь по вздымающейся мокрой горой палубе, перехватил руками вокруг радиста, успел поймать срываемые ветром слова:
— — Новости большие… амма… няем курс… доступности…
Попробовал переспросить, но радист только отчаянно мотнул головой, перебирая руками по скользкому фалу.
Через час в кубрике узнал подробности.
Ледокол получил из Москвы предписание. Изменен курс. Нужно полным ходом грести к Земле Недоступности, про которую урывками читали в газетах перед отходом. Как бы ни был тяжел путь, надо пробираться к этому острову.
Новость пришла, не возбудив волнения. Даже самые выносливые из команды ходили с бледными осунувшимися лицами.
Владимир пытался было обсудить с соседом по койке известие, но тоже не выдержал. То вставая на голову, то упираясь в переборку ногами, он внимательно следил за тем, как кишки подходят к самому горлу или опускаются тяжелым грузом в самый низ живота. Стянул пояс потуже и, стараясь не думать, уткнулся головой в подушку.
4. ВЫЛКА СОБИРАЕТ МИТИНГ
Оленных дрожащими руками протянул Князеву бланк:
— Вот передавали на ледокол «Большевик».
Михайло медленно осилил депешу.
— Так–c. Значит Дело будет. Теперь это уже верняк. Наши пройдут.
— Я слышал ответ, — качая головой, заметил радист, — командир «Большевика» сомневается насчет льдов. А сейчас ледокол крепко штормует.
— Этто што! Тут сомнений быть не может. Сказано — итти. Значит придут. Будьте благонадежны. А тебе, земляк, это значит октябрины.
Князев повернулся к спящему Вылке:
— Эй, проснись–ка… Илья, а Илья… Вона, слышь, какие вести–то у земляка.
Вылка внимательно выслушал. Радостно улыбнулся, подняв всю желтую кожу щек к широким скулам.
— Хороса, ай хороса!
Вдруг нахмурился.
— А ну как эти люди тикать станут… Эта не мозна.
—Да, вот это действительно задача, Сегодня дирижабль готов будет. Федор сказывает, что к вечеру пробу делать станут. А завтра небось на твоих родичей войной двинут. Как бы эту штуку сорвать, вот об чем речь.
— А ну как на цепоцку вязить? Али масины портить? Али ешо што? — предложил Вылка.
— Так они тебя к машинам и допустили, держи карман. Насчет цепки вот не знаю, но так полагаю, што ерундовое предложение. Как ты, земляк, располагаешь?
Оленных задумчиво мял депешу.
— Да, пожалуй, ничего не поделаете с этим. Разве только вот клапан цистерн открыть. Бензин выйдет. Тогда тут на месте останемся. Самое же верное дело в уничтожении — спичка. Раз — и готово,
—Зигать? Эта мозна, — с живостью согласился Вылка.
— Нет, я так думаю, что это не пойдет… — возразил Князев. — Ин ладно, пока хватит с нас этих вестей, а как помешать, еще побалакаем. Ты, Федя, гони–кась радио в Москву, што, мол, об ихнем приказе мы, стало быть, известны и нынче станем принимать меры к препятствию буржуазным захватчикам чинить безобразия на советских территориях.
— И станем флагу втыкать, — добавил Вылка.
Когда Оленных ушел, Вылка еще долго о чем–то шептался с Михайлой.
Их беседу нарушил Зарсен:
— Алло, мистер Князев, мы завтра утром будем пробу делать. А днем, наверно, пойдем. Нужно приготовиться к подъему на дирижабль. Людей мало осталась, так вы ночью соберите здесь внизу все. Больного тоже приготовьте.
Последнее относилось к Литке. В отсутствие экспедиции он пришел в себя и стал узнавать окружающих. Только никак не мог припомнить, что с ним случилось.
Для Зарсена это было ошеломляющей новостью. Он старался подальше обходить палатку, где лежал больной.
Вылка шепча прильнул к самому уху Михайлы. Тот задумчиво кивал головой:
— Нет, Вылка, я так полагаю, что это зря.
Но Вылка упрямо помотал головой и нагнал Федора:
— Федор, кази всим людям на корабли, што мы с ими говорить зелаем. Пущай цириз полцаса сюды вниз вся придут.
— Я так полагаю, что зря с ними говорить, Илья, — заколебался Оленных, — лучше бы переждать, пока «Большевик» придет.
— Не, я знаю, — прищурился Илья. — Ты кази Билькинсу и Зарсен, сто мы желаем хоросо говорить перед, чем на самоетьку становищу летать станем.
Зарсен удивился такой просьбе, но согласился и разрешил всей команде сойти вниз.
Не меньше был удивлен и Михайло, когда Оленных передал ему желание Вылки и согласие Зарсена.
— Ты чево еще там затеял, Илька? — строго спросил он.
— А твоя какая дело?
— То ись как так? — удивился Князев.
— А так, присидатиль я, ай нет? Хочу слова казить.
— Ин ладно, поглядим. Ну, тогда айда вниз.
Вылка отвел глаза:
— Ты лезай на низ с Федором. Я скора вниз приду.
— Ладно, только не мешкай. Людям, я чай, работать надо, — наставительно буркнул Михайло.