Атаман расценил слова Фимы как вызов; из-за пазухи его, словно по волшебству, возник поблескивающий «мерзавчик».
— А это мы сейчас проверим… — исподлобья глядя на Фиму, процедил Гутенной.
— Легко!
— Ах, легко? Ну давай!
— Ну смотри!
— Силен! — с некоторым удивлением проворчал Гутенной. — А ну-кась, теперь я…
Дальнейшее Ефим помнил довольно смутно: в краткий момент прояснения он обнаружил себя подпевающим атаману необыкновенно красивым и чистым голосом. Тянули «Любо, братцы, любо» — очень задушевно; на глаза молодому специалисту наворачивалась слеза. «А может, я тоже из этих, из казаков пырявинских… Не по отцу, так по матери или, там, по деду с бабкой… Кто его знает?»
Институтская пьянка перетекла в дорожную плавно и естественно. Когда веселишься, время летит стрелой. Может показаться невероятным, но Фима пару дней вообще не задавался вопросом — куда он, собственно, едет и почему.
На прощание Гутенной обнял Ефима, дохнул в лицо махорочно-алкогольным букетом.
— Ну дай слово, что окрестишься!
— Да будет, будет тебе, Сема! — проникновенно отвечал Альшиц.
— Хороший ты парень, вот что я скажу, хоть и неправильной национальности…
В очередной раз проспавшись, Ефим смог наконец перевести дух и разобраться, куда его, собственно, занесло. Разговоры попутчиков встревожили Ефима, а указанный в билете пункт назначения привел его в полное недоумение. Последующая ревизия собственного положения и состояния финансов поначалу ввергла человека неправильной национальности в ужас. Однако спустя пару часов беспросветного отчаяния он начал смутно различать светлые стороны такого поворота событий. Денег на возвращение ему в любом случае не хватало, но и голодная смерть в перспективе тоже не маячила — по крайней мере, ближайшие несколько дней. Было и кое-что еще: почти незаметное, исподволь набирающее силу чувство; веселые колючие пузырьки невидимого шампанского, от которых кругом идет голова… Свобода.
Здесь не было заботливого семейства, сонма близких и дальних родственников; не было друзей и знакомых — преуспевающих либо собирающихся преуспеть в самое ближайшее время. Только жесткая полка, перестук колес, тайга за окном и восхитительная неизвестность впереди.
Какая-то цель Ефиму все же требовалась; и целью этой стала невесть как осевшая в памяти Мгла. Он добрался туда ранним утром, вдохнул полной грудью воздух, насыщенный железнодорожными запахами пополам с ароматом хвои, — и улыбнулся. От всегдашнего раздолбайства вдруг не осталось и следа: к вечеру у Ефима была комната в общежитии и работа. И то и другое предоставил директор лесопилки: столичный шарм и деловитые манеры приезжего произвели на него самое выгодное впечатление.
— Как молодого специалиста мы вас оформить не можем, сами понимаете — вот если бы вы попали к нам по распределению, тогда, конечно, совсем другое дело…
Ефим твердо заверил, что никаких поблажек не ждет, чем еще больше расположил к себе начальство. Разумеется, будучи человеком неправильной национальности, Фима не мог не известить родню о своем местонахождении. Он вкратце обрисовал нынешнее свое положение (благоразумно опустив причины, к нему приведшие), заверил всех в полной своей удовлетворенности и мягко намекнул, что все попытки повлиять на него обречены на провал. Родня, к счастью, поняла правильно и не стала портить Фиме кровь.
— Чезаре Альшиц! Сибирский Цезарь! — то ли укоризненно, то ли уважительно пророкотал в телефонную трубку Аркадий Яковлевич, дядя Аркаша — да-да, тот самый начальственный дядя из Мги. — Лучше, значит, первым в деревне, чем вторым в Риме… А что, пожалуй, ты и прав! Возмужал, заматерел — я уж по голосу слышу… Ну, ты давай там, не подкачай! А надумаешь вернуться, местечко для тебя завсегда будет.
И Фима не подкачал; а спустя месяц, когда запутанная и хромающая на обе ноги лесопильная бухгалтерия была приведена в надлежащий вид, он и вовсе стал правой рукой своего работодателя. По ходу дела в умной Фиминой голове родилась парочка не очень-то и сложных, но оригинальных финансовых схем. Будучи опробованы, они принесли его патрону неплохую прибыль — а поскольку тот был мужиком неглупым, благодарность не заставила себя долго ждать. Через полтора года человек неправильной национальности покинул общежитие, въехав в собственный, только что купленный домик на окраине — требующий, конечно, серьезного ремонта и дальнейших капиталовложений, но ведь свой же! Дом вскоре избавился от прогнивших и зараженных грибком досок; в один прекрасный день старая краска шелухой облетела наземь, словно отслужившая свое змеиная шкура. Белила и сурик, вечные спутники малоэтажного строительства, довершили преображение — и Ефимово жилище, некогда одно из самых запущенных, стало выгодно отличаться от большинства соседских построек. Обстановка также потихоньку менялась — жилье обретало уют. За несколько лет автономного существования Фима с удивлением обнаружил, без скольких вещей он может, оказывается, обойтись в этой жизни. Тем приятнее было обретать их, понемногу разбавляя комфортом спартанскую простоту. Взять хотя бы электрический звонок, издающий мелодичное «динн-донн!» — точно как в родительском доме (тут Фима проявил некоторую сентиментальность). Усовершенствование было небольшим, но тешило скромное Фимино самолюбие: на всей улице звонок был, наверное, у него одного. Соседи не заморачивались подобными изысками, предпочитая стучать в дверь или в окошко.