Тёмноглазые, смолянисто-чёрноволосые касоги и русая голубоокая Русь — великое воинство, расставшись с ладьями, неторопко, с ночными привалами двигались к Чернигову. Залозным путём[133] вёл Мстислав многобойцовую дружину. Рядом с князем ладно держится в седле Добронрава. Ясным взором озирает княгиня бугристую, ковыльную степь, перевитую маковым цветом, сравнивает её с тмутороканскими просторами…
Молчит князь Мстислав, поглощён своими думами.
Добронрава знает, о чём его мысли. Заботит Мстислава сомнение: не станет ли Ярослав на его пути? Поймёт ли разумом, отчего он, Мстислав, ушёл из Тмуторокани? Захочет ли миром уступить Чернигов? А коли воспротивится, то не нарушает ли он, Мстислав, слова отцовского? Давно то было, когда сказал ему Владимир: «Не ходи ратью на брата старшего, коий сядет князем киевским…»
Но видит Бог, Мстислав не силой берет, а как меньшой брат просит…
— Река по праву руку, — нарушила его раздумья Добронрава.
Мстислав очнулся, поглядел из-под козырька ладони на блестевшую, будто застывшую воду.
— Голтав-река, княгинюшка. Треть пути осталась. — И, обернувшись к ехавшему поодаль дворскому, сказал: — На отдых станем тут. Распорядись, Димитрий, чтоб людей накормили, а нам с княгиней шатёр поставили.
Не являясь потемну к Мстиславу, боярин Герасим переспал под открытым небом. Благо ночь тёплая, сухая. У реки, по всей степи, огни мерцают, Мстиславовы воины костры жгут.
Поутру, едва заря погасла и солнце проглянуло, боярин Герасим кликнул отрока, велел облачать себя, чтоб как подобает посольство править.
Отрок извлёк из походной сумы шитый золотом кафтан, высокую шапку-боярку с алой бархатной тульёй и соболиной оторочкой, сапоги не пыльные, мягкие.
Герасим прикрикнул:
— Зерцало придержь!
И пока отрок держал на вытянутых руках большое серебряное зеркало, боярин костяным гребнем долго расчёсывал плешивую голову и куцую бородёнку. Наконец крякнул, проронил довольно:
— Подводи коня, поедем к Мстиславу…
Проведав о посольстве, дворский Димитрий просунул голову в шатёр, разбудил Мстислава:
— Княже, Ярослав паведщика прислал!
Мстислав не заставил ждать, вышел к боярину налегке, без кафтана, в шёлковой алой рубахе, атласных портах, вправленных в сапожки. Пригладил русые, тронутые серебром волосы, проговорил приветливо:
— Рад видеть тя, боярин Герасим.
Герасим с коня долой, отвесил князю поясной поклон, коснувшись земли перстами правой руки.
— От князя Ярослава к те, князь. Не дерзости ради, а по княжьему повелению речь моя. Послал меня князь Ярослав спросить тя, князь, зачем покинул ты Тмуторокань, к чему Чернигов ищешь?
— Когда брат мой Ярослав из богатой и вольной Новгородской земли ушёл и всей Русской землёй завладел, не спрашивал я его, к чему это. Я же не Киев прошу, а Чернигов. А от Тмуторокани не отказываюсь, то тоже моя земля…
Герасим сделал шаг вперёд, сказал смело:
— Князь Ярослав не даёт те Чернигов и велит воротиться в Тмуторокань.
Мстислав потемнел лицом, ответил раздражённо:
— Передай, я ему не челядин, а князь и на отчую землю право имею, как и он. А со своего пути не сверну, пусть не стращает.
— Ох, князь Мстислав, не искушай себя.
— Слова непотребные говоришь, — озлился Мстислав, — и посольство правишь не по чести. Ворочайся к Ярославу и скажи, что я иду не один, а с дружиной, и коли он силой надумал мериться, не побегу. Теперь же ступай, боярин Герасим.
Круто поворотив, Мстислав направился в шатёр.
2
Гридин Василько с нетерпением дожидался княжеского выхода. Привёл своих рынд Пров, назначенный совсем недавно их десятником. Рынды все на подбор, молодец к молодцу, броней поблескивают, сдерживают ретивых коней. Василько засмотрелся на Прова. Вот таким молодым и он был, когда в Тмуторокань ушёл. Не заметил, как время пролетело…
Переступил Василько с ноги на ногу, руки на перильце положил. Тяжко давит грудь кольчуга. Не предстоящий бой страшит гридня Василько, а совесть гнетёт…
Раздались шаги. Василько поднял голову. На крыльце показался Ярослав в полупанцире, поверх брони багряница, отороченная горностаем, накинута. Положив руки на рукоять меча, он окинул взором двор, видно высматривал княгиню, и медленно, прихрамывая, принялся спускаться по ступенькам. Увидев Василька, приостановился, вскинул брови:
— А ты почто не в полку? Он-то давно выступил.