Под крышей что-то затрещало. С потолка обрушился огонь, расшвыряв противников по холлу и рассыпавшись облаком жгучих искр и щепок. Балка? Андрей замешкался, отступая в сторону. Он увидел, как мерзавка, воспользовавшись его заминкой, птицей взлетела по лестнице и, разбив витраж, исчезла в пятне черноты, которое тут же заволокло дымом. Накрыв голову пальто, он бросился следом, чувствуя, как искры прожигают дыры в коже, но уже на лестнице опомнился.
Он пришел сюда за сестрой. Он не знал, спасла ли ее Вера. Гоняться за Зильвией и потерять Марию?.. Андрей сплюнул и бестолково заметался по лестнице. Второй этаж уже был охвачен пламенем, пожар полностью охватил холл. В дыму он не чувствовал никаких запахов и не понимал, как искать Марию. Проклиная себя за то, что позволил себе увлечься местью и забыть о своей главной цели, он выпрыгнул в ту же дыру, что и Зильвия.
Земля толкнула Андрея в ладони и ступни. Он приземлился на четвереньки, как кошка, выдохнув до предела дым, раздражавший легкие. Ночной воздух после огненного плена обжигал холодом, заставляя по-человечески ежиться. Над головой пылала громада здания.
В отчаянии Андрей обхватил голову руками и упал на колени. Мария там? В этом аду? Или Вера смогла спасти ее?
Как он мог поддаться глупому мстительному порыву? Не убить Зильвию и не спасти Марию… Глупейший поступок в его жизни.
За спиной пылал огромный костер, в который превратился особняк Марьяна и Катаржины. Может, ему не стоило бежать оттуда? Что стоит жизнь, в которой нет Марии?.. Сгореть вместе с ней — вот лучший выход. Андрей стоял на месте, не зная, как поступить, чувствуя тошноту, подступавшую к горлу. Мысли бились внутри его черепа, причиняя почти физическую боль. Он боялся умирать… Он боялся и надеялся, что она жива. Боялся умирать или надеялся, что она жива? Он сжал голову, до рези в глазах всматриваясь в пламя. Трус, вот он кто! Мария не пожалела для него ничего, Мария заботилась о нем, Мария не позволила монголу продать его… А он не смог просто вывести ее из горящего здания, не смог умереть вместе с ней...
— Андрей!
Он обернулся на женский голос. Мария! Она жива.
Но вместо сестры он увидел Веру, одетую в одну лишь длинную мужскую рубашку, и Варвару. Они тащили под руки пьяно шатавшегося Уильяма. Он рыдал, прижимая к себе что-то темное и круглое. Следом шел Степан без рубашки, закинув на плечи оба меча. Сердце Андрея упало. Марии нет с ними. Она мертва.
Он отвернулся, с надеждой глядя в огонь. Теперь-то ему хватит смелости шагнуть в него и разделить участь Марии?
— Марии там не было! — крикнула Вера, пытаясь перекричать треск пламени. — В камере было пусто!..
Иеремия упустил момент, когда Ханс Эрман вызвал откуда-то из небытия свою дьявольскую машину. Двое солдат оттеснили его под запертые на засов двустворчатые двери. Тупик? Он пропустил, как кто-то из них взмахнул саблей, но успел парировать удар тростью. Ствол треснул пополам. Нельзя было так отвлекаться, но что греха таить, одновременно сражаться и искать двери Иеремия не умел.
Взгляда хватило, чтобы направить два ледяных диска. Обезглавленное тело осело на пол, щедро заливая его кровью. Второй солдат шагнул назад, но тут же попал под пулеметный огонь.
Иеремия отступил к дверям, глядя, как выживший молох пытается спрятаться от выстрелов. Прикосновение к дереву — и вот уже тяжелый дубовый засов крошится и рассыпается под его руками.
Двери вели в огромный коридор. Иеремия, не обращая внимания на стрельбу, запер створки и для надежности скрепил их льдом. Сломанную трость сунул за ремень брюк. Без очков он разглядел сходу только очертания стен и светлые пятна окон. Проковыляв ближе, он выглянул на улицу. Никого.
Ковыляя вперед, он прислушивался к шуму за закрытой дверью. Похоже, шел ожесточенный бой. Как же досадно, что его участие закончилось так быстро. Неудержимая сила бурлила и билась внутри запертым зверем, подавляемая лишь мыслью, что давным-давно размазавшиеся руны на лице могут ее пленить. Как же хотелось, наконец, выпустить ее! Этот соблазн был сильнее всех прочих в его жизни, просыпаясь лишь вместе с освобожденным даром. Это было сильнее голода, сильнее жажды, сильнее желания обладать телом какой-нибудь красавицы или — целым королевством. Но был и тот, кто превозмог эту силу в нем… Иеремия ощутил, как эта мысль постепенно увлекла и утихомирила то, что жило у него внутри. Он мог больше не думать о битве и сосредоточиться на поисках.
Но поиски быстро прекратились. Неодолимая преграда для неудержимой силы.
Лестница.
Иеремия расхохотался. Хорошо, что не будет свидетелей его позорного подъема.
Как же он ненавидел лестницы! Каждая ступенька отдавалась болью в ноге. Единственной болью, которую он знал последние столетия. Отец говорил, что она не настоящая, что эта боль есть только в его голове, но от этого она не проходила. Заранее кривясь, Иеремия вцепился в перила. Позади зазвенело разбитое стекло.
— Едва не пропустил такую битву… Вендиго против лестницы!
— Даже не думай, что я буду говорить с тобой на твоем , — вяло отмахнулся Иеремия.
— Как скажешь, — насмешливо ответил Бобби уже по-английски, стягивая капюшон в виде птичьей головы. — Ты бы поторопился, а то твой противник может сгореть.
Иеремия потянул носом воздух. Запах дыма. В тумане полуслепого глаза он даже не разглядел, что коридор порядочно заволокло.
— Где твоя трость? Как ты без нее собирался подняться?
— Ты появился вовремя, чтобы помочь мне в моем неравном бою. А трость… Сломалась. Но набалдашник я сохранил, — поспешно добавил Иеремия, погладив искусно вырезанную голову орла. — Закажу потом новый ствол.
Бобби расхохотался. Смех его напоминал орлиный клекот.
— Хватайся, да не слишком сильно.
Можно было и не напоминать. К индейцу даже прикасаться было страшно. Слишком хрупкие кости делали его уязвимым, как дитя. Иеремия ухватился за протянутый локоть своей непрочной опоры и начал нелегкое восхождение.
К концу лестницы его нога горела, как в огне. Наконец, остановившись, он растер бедро, раздраженно шипя. Бобби терпеливо ждал, но все же напомнил:
— Нам стоит поспешить. Дом деревянный. Скоро сгорит дотла.
— Я знаю!
Иеремия с сожалением отметил, что не сдержался и повысил голос. Боль делала его раздражительным. Бобби положил ему руку на плечо.
— Пойдем скорее, веди меня…
Они шли очень быстро. Почти бежали. Иеремии снова приходилось держаться за индейца, что ничуть не улучшало настроения. Каждый резкий толчок пробивал ногу, как гвоздем. Ничего, ничего… Это мелочь по сравнению с беготней по горам той бесконечной зимой. И тогда его никто не придерживал… Иеремия даже не глядел по сторонам. Только под ноги, на покрытый грязью пурпурный ковер.
— Кажется, здесь.
Нужную дверь увивала искусная, дорогая резьба. Палец быстро нашел замочную скважину под сплетением листьев и полевых цветов. Когда Иеремия толкнул дверь, замерзший металл, ломаясь, вкусно захрустел. Будто конфеты из жженого сахара, которые ему иногда готовил дядя. Он даже на секунду сумел припомнить вкус, такой сладкий, что сводило и без того слипшиеся от конфеты зубы.
Сама капитанская спальня оказалась не столь хороша, как дверь, ее скрывавшая. Кроме резной кровати со столбиками и пушистого ковра, там не осталось более дорогих вещей. Грубый стол с двумя стульями, шкаф, явно вытесанный на местной фабрике — а больше мебели и не было. Комната была огромной и полупустой.
— Вынесли все подчистую, — удивился Бобби, пропуская Иеремию вперед и запирая дверь.
Он подошел к неуместной в этой пустоте картине, висевшей на дальней стене, и сбросил ее на пол. За картиной серел квадрат сейфа.
— Как ты мог бросить на пол даму? — Иеремия потер ногу (к счастью, боль быстро утихала), прошел мимо висевших у окна схем и поднял картину, рассматривая изображенных на ней людей. Черноволосая красавица с выдающимися прелестями, седеющий мужчина и подросток. Катаржина, Марьян, а кто с ними? Тот ли юноша, о котором спрашивал Андрей? Дым, которым заволокло комнату, мешал разглядеть детали. Им стоило поспешить.