Антоний опустил взгляд, переступил с ноги на ногу. Переигрывать не стоило, не поверит.
— Я не думаю, что от меня будет толк… Я…
— Ты боишься? — она смотрела на него в упор.
— Нет, — резко ответил он. Даже не соврал ведь.
— Боишься.
Она отвернулась, проводя пальцами по шпилькам, поправляя воротник. И вырядилась же, как обычно, в идеально белую блузку и серую юбку до колен. Перед кем так красуется?
— Да, боюсь, — сказал он. — Ты никогда не была так близка к смерти, как был я. Твоя неуязвимость лишила тебя страха, так что не тебе меня осуждать.
Ада обернулась. Непроницаемая прекрасная маска раскололась. Ада была удивлена.
— Ты что же… меня обвиняешь? Обвиняешь в том, что я сильнее тебя?
Антоний мысленно выругался. Разговор зашел не в то русло. Она должна была уже сидеть в машине вместе с Шипом и ехать в Чеховице, а вместо того вдруг решила озаботиться их отношениями.
— Нет, как ты могла так подумать… Я не…
Черт, да как же ему заставить ее уйти? Ада присела на стул, никуда не собираясь уходить. Вскоре он пожалеет, что не дал состояться их разговору. Кто знает, как бы все обернулось?
— Я всегда восхищался твоей силой, — начал плести он, почти утонув в нахлынувшей волне паники. Он ощутил, как дрожат пальцы. — Ты…ты невероятная. Самая невероятная из всех.
Поддавшись порыву, он наклонился и прижался к ее губам, мысленно крича «Уходи!».
Ада отстранилась, глядя на него с тщательно скрываемым сочувствием. Погладив его по щеке, она поднялась и молча вышла.
Антоний стоял спиной все это время, чтобы она не увидела ликования у него на лице. Фора в сутки у него теперь точно есть. А там они пересекут границу с Украиной и будут под защитой Медведя.
Оставалось только найти Еву и забрать чертовы кусачки.
Из комнатки, которую занимали Ева и Павел — с химерой никто не хотел жить, кроме него одного — доносились голоса и смущенный звонкий смех.
— …Так какая ваша любимая книга? Я, честно говоря, раньше не умел читать… Сыну мясника это ни к чему, понимаете, фрау Ландовски? Но Азур меня заставляла читать ей вслух, чтобы я учился...
Снова хихиканье.
— Я люблю Виктора Гюго, — ответила Ева. В ее собеседнике Антоний узнал Юргена Вайса.
— О, Гюго… Там это, — Антоний почти видел, как Юрген морщит лоб, пытаясь вспомнить, — там была любовь.
— Не любовь, а Париж… Я хочу в Париж, — тихое постукивание, будто кто-то стучит ногтями по дереву или бумаге. Ева, небось, смутилась и, как обычно, опустила глаза. — Там так описан Париж, будто по улицам гуляешь…
— А чего герр Ландовски вас не свозит? Я бы вас свозил…
— Вы что такое говорите! Если Ландовский услышит, то поколотит вас…
Антоний не удержался и заглянул в щелку. Ева как раз толкнула Юргена маленьким кулачком в бок. Сержант зашелся дурацким гикающим смехом. Химера ему вторила, прикрывая раздвоенную губу ладонью. Будто других девушек в округе нет. Как можно было ухлестывать за этим чудищем?
Он стукнул в дверь кулаком и вошел. Ева и Юрген умолкли, будто какие-то заговорщики. Извинившись, Антоний забрал кусачки и быстро ретировался. Оставалось забрать корзину с одеждой.
Спускаясь в подвал, он с удовольствием старой сплетницы думал об этих двоих… Ева и Юрген, серьезно? Ладно, Вайс, судя по Азур, он ничего не имел против женщин нечеловеческого вида. Но про чету Ландовских он слышал много интересного. Что Ева выходила Павла после Первой Мировой, когда ему изувечило лицо и руку осколками гранаты. Что они вместе пришли в Орден, но Павел оказался молохом, а она — просто вампиром. Что ей пришлось стать химерой, чтобы не быть убитой, и что муж от нее не отрекся… И променять это на хиханьки о Париже?
— В Париж, пфф, — проворчал Антоний. Но все же Ева не была ветреницей. Что с того, чтобы поговорить с товарищем и посмеяться, в самом деле? Это Юрген дурак, что ухлестывает за чужой женой.
Ступеньки кончились. Поигрывая кусачками, Антоний мысленно взмолился, чтобы на вахте не оказался сегодня Ханс или…
Или Симон Ионеску. Антоний нацепил постную мину, но внутри у него что-то оборвалось, когда он увидел Симона в старом кресле с газетой в руках. Не то, чтобы румын был его другом, но они провели немало веселых часов за игрой в покер. Ему было бы проще убить какого-нибудь венгра, чьего имени он не помнил. Но у дверей сидел не он.
Симон вежливо улыбнулся и встал, увидев Антония.
Антоний широко раскинул руки, чтобы заключить румына в дружеские объятья. Что ему Ионеску, в самом деле? Он подстроил смерть своих братьев от рук охотников и родного отца. И он-то сожалеет, что убьет молоха, которого знает без году неделю? Он вспомнил девушку, из-за которой его чуть не убил Твардовский. Совершеннейшая незнакомка. Она испугалась своего спасителя тогда не меньше, чем Антония.
Один крепкий хлопок по спине, второй. Вот уже Симон разжимает руки.
Антоний одним быстрым движением ударяет его в подбородок. Пока румын, покачнувшись, теряет равновесие, он одним прыжком оказывается у него за спиной.
Еще одно движение. Он хватает Симона за виски.
Резкий рывок.
Хрустят позвонки, с чавканьем рвутся мышцы. Голова неожиданно легко отрывается от плеч, как у шарнирной куклы. Две секунды, не больше.
— Дольше сожалел, — сказал вслух Антоний, глядя, как кровь заляпывает кресло и заливает текст статьи. Газета очень старая — статья еще о параде советских и немецких солдат в Бресте. На снимке бессмысленный кусок улицы и машина с людьми.
Он снимает засов и, не глядя на Марию, затаскивает тело, а затем и грязное кресло в комнатушку. Что-то внутри на секунду сжимается. Вдруг ударит в спину?
Медведица стоит в дальнем углу и, настороженно сощурившись, на него смотрит. Вновь то самое ощущение, будто вошел в клетку к дикому зверю.
— Кто это? — спрашивает она равнодушно, глядя на тело. Аде учиться и учиться таким безразличным интонациям.
— Ваш неусыпный страж.
Он машинально протягивает ей голову. Мария смеряет ее секундным взглядом и кладет на свою кушетку.
— Вам принесли вчера воду? Вы смогли искупаться?
Мария кивает и берет у него из рук корзинку с вещами. Верно, от нее больше не пахнет мертвечиной. Переодеть ее в людскую одежду, и она затеряется на пару дней, как затерялся Вайс в Москве. А когда запах вернется, они уже будут далеко. Мария кивком просит его выйти.
Вещи, что он ей принес, сели почти идеально. Только пальто было великовато и напоминало чем-то его собственное. Из какого-то упрямства он в последнее время перестал носить форму Ордена и вернулся к своим старым, пусть и неприглядного вида вещам. В кармане тренча Антоний выловил кусачки и подошел к Марии. Медведица настороженно смотрела ему в лицо, пока он щелчок за щелчком освобождал ее длинную худую шею от "бус". Едва он перекусил последнее кольцо проволоки, Мария сорвала ее с шеи и швырнула землю, как какую-то гадину.
Антоний протянул ей напоследок красную помаду, которую утащил у Ады, и попросил натянуть шляпку пониже.
— Вас никто не видел в лицо, кроме Вайса, но рисковать не будем. Я буду говорить, что вы девушка, которая… моя гостья, одним словом. Там наверху я вас обниму за плечи, если вы... если вы не против, — он сам не понимал, почему так робеет перед ней.
Пока он это говорил, она вслепую красилась. Движения были уверенными, и алый цвет лег ровно, но результат заставил Антония содрогнуться. Ее рот на мертвецки бледном лице смотрелся свежей раной. Мария натянула пониже шляпку, как он и просил, и чуть опустила голову. На виду остались лишь жуткие красные губы.
— Поспешим же!
Они закрыли дверь, оставив внутри труп Ионеску, и опустили засов. Наверху Антоний, как и говорил, положил ей руки на плечи, а она вдруг непринужденно заулыбалась. Пока они шли самыми непопулярными у солдат темными коридорами, Антоний чувствовал, как внутри его держит невидимая рука, дергался и оборачивался на каждый шорох. Мария казалась расслабленной, как на прогулке, но он все равно чувствовал под тканью пальто ее твердые, напряженные плечи.