Щука сидел, сложив ноги по-турецки, и смотрел в каменную стену — исследовал мир у них над головой глазами мертвых животных и птиц. Его собственные глаза напоминали пустые высверленные дыры в черепе.
— Вам удалось найти моего брата?
— Я не вижу его в Москве... — лицо мужчины приняло еще более отстраненное, даже отупелое выражение.
— Поищите его и в Киеве, — Мария прикусила ноготь, чувствуя во рту вкус горькой крови. — И в Варшаве.
Несомненно, брат должен был искать ее. Но как и где? К кому он мог обратиться за помощью?
— Сами знаете, пани, что чем дальше от Украины, тем мне тяжелее.
— Я знаю, что в Петербурге вы взяли под контроль несколько десятков химер, поэтому я думаю, что вы справитесь, — сказала она резче, чем хотелось бы. Тревога внутри нее нарастала. Что если Андрей оказался расторопнее, чем она считала, и уже поехал в Варшаву на встречу с капитаншей Ордена? Он мог наделать каких-угодно глупостей, вплоть до нападения на нее, что пошло бы Ордену на руку. Вплоть до развала шаткого перемирия и начала войны. Мария слишком хорошо знала Андрея — дипломатия не была его коньком.
Она потерла замерзшие ладони, отчаянно размышляя, как ей быть. Все действия, которые можно было предпринять, они предприняли. Попытались дозвониться в Москву, истратив почти все деньги Щуки. Разослали телеграммы, на которые, возможно, было некому ответить, в Москву и Киев. Вызвали независимого посланника, который мог сейчас выполнять поручение где-нибудь в Испании и долететь к ним через неделю. Оставалось сидеть и ждать, до крови грызя ногти.
— Пани, вы сидите здесь и молчите уже больше часа.
Ширму в "комнату" Марии сдвинула маленькая бледная ручка. Ирена напоминала мышь, побывавшую в мешке с мукой. Очень светлые волосы, белая кожа, почти невидимые брови и ресницы и маленькие, черные в полумраке глазки. Сходство с карикатурной мышью добавляли оттопыренные ушки и большие передние зубы. И говорила Ирена, как мышь — тихо и пискляво.
Поколебавшись, Ирена отодвинула ширму и вошла. Она носила какие-то жуткого вида обноски, надетые в несколько слоев: рубашка, свитер, жилет, охотничья куртка. На ногах сразу и юбка по колено, и какие-то шерстяные рейтузы, заправленные в растоптанные сапоги. Будто она носила все свои вещи на себе. Естественно, от нее разило гнилью за километр.
— Может быть, вы... должно быть, любите шахматы, пани?.. Вы ведь знаете польский? Пан Максим сказал, что знаете.
Пока Ирена говорила, Мария с каким-то детским интересом всматривалась ей в рот, пытаясь рассмотреть клыки. Большие передние зубы бросались в глаза сразу, а вот клыков она не видела. Поняв, что пауза затянулась, она сказала первое, что пришло в голову:
— Лучше пойдем наверх, пройдемся. Я слишком много времени провела под землей.
Ирена округлила глаза — не черные, на самом деле, а серо-зеленые — и прошептала:
— Но ведь, пани... там ведь кладбище. Мы под кладбищем. Вы хотите гулять по кладбищу?
Вместо ответа Мария пожала плечами.
Первое, что их встретило наверху: сырой холод и тонкий сонный щебет птицы.
— Это дрозд, — радостно сказала Ирена. — Я постоянно слышала их днем...
И, словно испугавшись чего-то, вдруг умолкла.
— Ты боишься меня? Со своим другом ты намного смелее, — заметила Мария, вспомнив ее перебранки с Мареком. С ним она держалась уверенно и постоянно им командовала.
— Марек больно несмелый. И в облаках витает постоянно, пани, — Ирена немного смутилась и понизила голос еще больше. — Маменькин сынок... Без указания шагу сам не ступит. А вроде старый такой.
У Марии тут же испортилось настроение. Сколько им двоим отмерено, пока они не лишатся рассудка, как Наташа? Еще двадцать лет? Тридцать? Бабочки-однодневки, такие же, как люди. Наташин дневник жег ей карман. В ее записях, чем дальше, тем больше, начинали путаться слова, использоваться не по смыслу. В конце концов, одна из записей просто оборвалась на полуслове, как и сама жизнь ее... Мария не была уверена, что может и сейчас называть ее подругой. Перед глазами стоял несчастный Винцентий, который, не зная покоя, искал Наташу по всей Москве. Искал ту, которая обманывала его десятилетиями и насмехалась. Мария могла простить ей связь с братом, но не этот обман.
Вдоль мощеных брусчаткой дорожек огромного кладбища вились огоньки лампад и свечей, не гаснувших в безветренном, холодном воздухе. Точно такими же огоньками был усыпан город внизу под холмом. Львов. Почти что родина ее матери, которую отец увез в Киев еще до основания здесь города Данилой Галицким.
Мария присела напротив одного из надгробий — уставленного свечами скорбного ангела, почти забыв про Ирену. Она вытащила из кармана дневник и вырвала оттуда первую страницу, самую затертую и помятую. Ее она сложила и убрала в карман. Следующую страницу она вырвала и поднесла к огоньку свечи и протянула книжицу Ирене.
— Вырывай следующую и жги.
Девушка не стала задавать вопросов. Они молча жгли страницы, одну за одной. Дым пламени щипал глаза, горящая бумага нестерпимо воняла. Мария смотрела на то, как опадает на землю черный пепел и думала о том, что вместе с этим дневником отпускает Наташу. Очаровательную, веселую, ласковую, как кошечка, девушку с веснушками, которая всегда могла ее развеселить. И потаскуху, которая спала с обеими ее братьями и обманывала одного из них.
— Зачем вы это сжигаете, пани? — нарушила тишину Ирена, послушно вырывая очередной листочек.
— Чтобы навсегда скрыть преступление.
E se Arlecchin t’invola Colombina...** Верно, незачем паяцу об этом знать. Она уж постарается. Винцентий должен скорее забыть Наташу и двигаться дальше — боль от предательства ему только помешает.
— Ой, тут склеенные странички в конце...
Ирена их разлепила и протянула одну Марии. Исписанную текстом, который она не видела. "Моя дорогая Мария!" — выхватило ее зрение самое начало страницы.
— Стой!
Взяв у девушки последние листочки, Мария жадно вчиталась в незнакомые слова. Как она могла не заметить склеенных страниц?
— Я бы хотела побыть одна, — поспешно сказала она Ирене. — Прошу, оставь меня.
Едва вампирша скрылась за поворотом дорожки, Мария отняла лист от груди.
Мария чувствовала, как холод проникает сквозь одежду, а близость огня лишь обжигает руки и лицо. Где-то в темной массе деревьев попискивал дрозд. Выдохнув, Мария протянула письмо к огню. Едва оно догорело, она достала и первую страницу дневника, которую ранее хотела сохранить.
— Прощай, подруженька, — прошептала она, глядя, как пламя свечки пожирает строку за строкой.
Затем огонь поглотил и это.
Мария встала, чувствуя, как слезятся глаза — то ли от дыма, то ли от тоски. Напротив надгробья серела скамья без спинки. Мария доковыляла до нее и рухнула на влажные доски, будто Наташина тайна придавила ее плечи непомерным грузом.
Сколько она так просидела? Час? Два? А может всего десять минут? От своего оцепенения она очнулась, когда на дорожке показался Щука. Последний козак накинул ей на плечи свой теплый бушлат и сел рядом.
— Вы нашли... — она запнулась, потому что называть Андрея по имени не хотела. — Моего... моего брата?
Услышав, как отвратительно звучит ее неуверенный голос, Мария сжала кулаки и до скрипа стиснула зубы. Просто прелестно! Весь привычный мир может охватить хаос войны, а она здесь сидит и хнычет о том, какой ее братец подонок, а подруга шалава. Жар ярости, живо напомнивший ей об отце, охватил все ее тело. Она вдруг поняла Андрея, который, не стесняясь, крушил мебель в порывах злости. Не понимая, что ей делать с этим состоянием, Мария рявкнула: