Антоний не мог не заметить многозначительной, даже мечтательной улыбки, с которой Хильда смотрела в непроницаемое лицо Ады.
— Итак… — она постучала по столу ногтем и раскрыла свою тетрадь. — Простите мне моего маленького злобного бюрократа, но я должна вести протокол в соответствии со всеми правилами.
Хильда зачем-то спросила их имена и года рождения:
— Антуан Шастель, 1734 год, — Антоний решил выручить Аду, которая долго молчала.
— Ада Миллер, — наконец подала голос она. Хильду в этот момент заметно передернуло. — 1847 год. Это все, что вас интересует или протокол предполагает еще какие-то не относящиеся к делу вопросы?
— Вы куда-то торопитесь? — Антоний отметил, что улыбка фрау Гауф несколько увяла. Его, впрочем, это тоже насторожило. Уж не задумала ли Ада и впрямь все на него свалить?
— Я не люблю, когда мое время тратят на вопросы, ответы на которые и так известны, офицер. Мы обе знаем, зачем вы здесь, и я готова раскрыть всю имеющуюся у меня информацию о случившемся.
Антоний в этот момент примерз к стулу, однако, когда Ада начала свой довольно долгий монолог, быстро взял себя в руки. Потому что Ада каялась в содеянном. И при этом полностью умолчала о его роли во всем. Все выглядело так, будто она сама это затеяла, сама все воплотила в жизнь и сама провалила…Антоний не считал, что на самом деле все было иначе, но не ожидал от Ады подобной самоотверженности.
Поначалу он ошарашенно слушал. Затем пытался подмигивать и подавать какие-то знаки. Затем наступил на ногу. Естественно, все эти его ужимки не укрылись от внимательного взгляда Хильды, однако она куда больше была занята Адой. Наконец она сказала, широко улыбнувшись:
— Вы же понимаете, что это значит, — глаза Хильды стали невероятно колючими и злыми. — Я сделаю все, чтобы вы не выбрались благополучно из этой истории… Надо сказать, я, вообще, не понимаю, как настолько неопытного офицера допустили к настолько важному делу.
— Прошу только не примешивать личное к этому вопросу, — прохладно сказала Ада. — У вас все?
Губы Хильды неожиданно дрогнули и сжались в тонкую полоску.
— Еще один вопрос. Не для протокола… Почему вы так легко во всем сознались? Все эти факты не были мне известны.
— Я не понимаю, о чем вы, — ответила Ада. Все это время она смотрела прямо в глаза Хильде, и Антоний ей не завидовал. — И не вполне понимаю, к чему этот, простите за грубость, цирк. Я выполняла приказ. Если вы этого не знали, это уже ваш промах, а не мой.
Хильда неожиданно сломала перо. Ее лицо побелело.
— У вас все?
Дознавательница Ордена овладела собой и улыбнулась. Поднявшись, она протянула руку Аде и сказала:
— Да. Благодарю вас за уделенное мне время, фрау Брауэр. Я постараюсь донести все до Азур в лучшем виде, но вы должны понимать, что до конца разбирательства вы пробудете под стражей.
Аду на мгновение перекосило так, что Антоний вздрогнул. Он никогда прежде не видел у нее таких эмоций. Поднявшись со стула, она сдержано поклонилась и вышла, громко хлопнув дверью. Антоний остался сидеть, отупело глядя перед собой и пытаясь все переварить.
— Вы хотите что-то добавить? — промурлыкала Хильда.
— Нет, ничего, — Антоний натянуто улыбнулся.
Почему-то слова Хильды не шли у него из головы.
Антоний сел на лавку у забитой досками еврейской аптеки и закурил. Папиросы он купил у потрепанной грязной старухи, которая ходила по соседней улице: продавала какие-то жуткого вида сухари, сушеные яблоки, спички и папиросы. От старухи несло мочой, от папирос, как оказалось позже — тоже. Антоний с тоской подумал о «Кэмеле», который ему теперь, вероятно, нескоро доведется попробовать снова.
Почему его это так коробит? Да, Ада была до смешного молода — как и Юргену, ей не исполнилось и ста лет — но у нее был уникальный дар, который выделял ее среди прочих. Она в определенной (хоть и не в той, что она желала) степени пользовалась расположением Свена и Азур. В конце концов, она была достаточно неплохим капитаном, что бы ни говорили злые языки. Мюнхен был сложным регионом, его выбирали для себя жестокие и буйные особи, вроде Антония, которых не устраивала спокойная жизнь. Но Ада справлялась с тем, чтобы держать его под контролем… Разве она не заслужила того, чтобыей доверили эту миссию?
— Что-то здесь не то… — процедил Антоний. — Нет, правда…
Он взял прутик и стал чертить закорючки в грязи между босых ступней.
Он ведь сам был поражен тем, насколько слетела с катушек Ада, когда почуяла шанс выслужиться перед Свеном, хотя и знал, что она в таких случаях просто перестает владеть собой. Как голодный волк, учуявший ягненка на расстоянии броска.
Неужели Азур этого не знала? Неужели Свен — не знал? Ее назначили на миссию, которая требовала большой выдержки и опыта, талантов стратега, в конце концов.
С другой стороны, Антоний помнил, что Аду назначили в первую очередь для того, чтобы с маленькой группой молохов организовать нападение на Глейвицкую радиовышку, потому что люди потерпели фиаско. Уже только после этого поступил неожиданный приказ направиться в Варшаву и ждать, пока туда стянут солдат.
Просто ждать, когда выпадет шанс показать себя перед Свеном. Делать то, чего Ада не умела. Это было очевидно для него, но неужели Свен был тупее и недальновиднее? Неужели Азур не знала, когда соглашалась на это? Если закрыть глаза на то, что Ада была самым многообещающим капитаном Германии, закрыть глаза на ее талант, она была самым неподходящим офицером для миссии, которой руководил непосредственно Свен просто потому, что она не смогла бы ждать.
Или же… Или же, как думал Антоний уже вторую ночь, именно эту цель и преследовал кто-то… Назначить офицера, который заведомо провалится. Но кто отдал такой приказ и зачем? Он даже не мог ни с кем посоветоваться, потому что единственный его союзник ненавидел Аду, разве что…
Разве что, он мог посоветоваться с самой Адой. Намекнуть ей на то, что она может быть в опасности, потому что она, кажется, этого не понимала.
Антоний вошел без стука. Ада лежала на своей кровати в той же одежде, что на дознании и смотрела в потолок. Рядом лежали несколько газет, пустая пачка из-под сигарет, расческа, на полу валялись туфельки. Эта комната чем-то напоминала маленькую, уютную спальню в их квартире в Мюнхене, настолько, что у Антония что-то приятно зашевелилось в груди. Он перевел взгляд на окно, забитое досками, и вспомнил, как в последний раз любил Аду на окне у них дома. Как же давно это было…
— Адхен, — позвал он ее.
Каким-то кукольным, неживым движением Ада развернулась к нему. Она уже не выглядела такой уверенной, как у Хильды на дознании. Ее кожа посерела — похоже, от недосыпа — под глазами залегли круги. Рот потерял все свои властные очертания.
Антоний не спешил говорить. Он боялся, что все будут слышать их разговор. В первую очередь — Хильда Гауф.
— Зачем ты пришел?
— Проведать тебя, — Антоний натянуто улыбнулся. Она в какой-то степени выручила его. Ее комната запиралась на ключ, но никто по-настоящему не охранял ее. Даже без того, что было сказано Хильдой, Ада бы не сбежала. Из Ордена не было запасных выходов.
— Как ты, золотце? — спросил он неуверенно. Она смотрела на него абсолютно пустым взглядом, будто бы не слушала. Он протянул руку и коснулся пальцем ее предплечья. Девушка дернулась.
Он вывел кончиком когтя на ее коже невидимые буквы молясь, надеясь, что она поймет. «Против тебя заговор».
— Все в порядке, — буркнула она. Похоже, это и был ее ответ.
«Ты думаешь, что победила, но это не так. Кто-то подставил тебя».
Может быть, даже Хильда?
— Послушай, Антуан… — Ада тяжело вздохнула. — Я знаю, что ты всегда хотел видеть себя героем, спасающим деву из передряги. Тебе не подворачивался случай, хоть как ты и пытался. И уже не подвернется. Что бы там не говорила фрау Гауф, я выйду победительницей. Я добилась того, что было нужно Безликому — Совет первым начал войну. Я выполняла данный мне приказ, о чем фрау Гауф, похоже, не в курсе.