Но едва эйфория чуть поутихла, Мария подумала, что негоже ей вступать в свой город бродягой Николаем. В стольный град Киев после долгих мытарств должна была вернуться боярыня, Мария Николаевна из рода Медведя.
Варвара сощурила свои косоватые глаза и переглянулась со Степаном. Последние полчаса, пока Андрей не обратился к ней с просьбой, близнецы упражнялись в фехтовании во внутреннем дворике. В этот раз не с японскими мечами, а с польскими карабелами. Было видно, что тренировка эта лишь ради забавы. Близнецы Шевченко, играючи, скрещивали изогнутые клинки, высекали снопы искр, кружились в неуловимых чужому глазу пируэтах, уходя от ударов. Это скорее напоминало танец, чем бой. Такое он видел не единожды — в исполнении Марии. Ее учителем — настоящим учителем, а не жалким его подобием, каким был их человеческий родитель — был Торкель. Ветеран, побывавший в сотнях сражений еще при жизни, он учил ее, исходя из ее удивительного дара, выбирая приемы и движения, которые позволяли ей подпустить врага поближе и нанести ему как можно больше ран. Они тоже скорее танцевали, чем сражались, хотя движения Марии поначалу были неуклюжи. Она спотыкалась и прочесывала носом землю после очередного пинка Торкеля… Но чем дальше, тем ловчее и быстрее она становилась.
Варвара, наконец, кивнула Степану и отдала свою карабелу. Андрей взялся за рукоять, крутанул в руке саблю. Он не был хорош в фехтовании — бесполезной для него науке. Как сказал Торкель: «Все равно, что дурак будет склеивать доски корабля медом, хотя под рукой есть смола».
Он не был хорош, но злость, укоренившаяся глубоко внутри, требовала выхода.
Хоть какого-то.
Немного театральный поклон. Каменное выражение лица Степана, сжатые зубы. Молох переступил вправо, внимательно следя движениями Андрея.
Ложный выпад справа. Пробный. Андрей и бровью не повел, лишь отступил на пару шагов, держа карабелу перед собой.
Теперь уже он перешел в нападение. Степан отразил несколько коротких атак и отступил назад. Андрей повторил один из любимых финтов Марии. Сделав обманное движение, будто хочет выбить меч ударом справа, неожиданно шагнул почти вплотную, метя острием в грудь.
Степан увернулся, явно применив свой дар — его силуэт на мгновение расплылся в воздухе — а затем контратаковал, пока Андрей выравнивался после удара.
Андрей, ощутив очередной прилив злости, перестал сдерживаться. Он нанес несколько ударов, тесня щенка к ограде. Вспорол ему бок, оросив алым желтую траву. Пропустил скользящий удар по предплечью, но взамен полоснул Степана Шевченко по лбу, оставив глубокую продольную царапину.
— Тьфу, — тот остановился, вытирая кровь, которая норовила залепить глаза. В этот момент Андрей уже был готов разоружить его, но Степан бросил карабелу и поднял руки. Его лицо блестело от пота и крови. — Нет, это, простите, не то… это, фехтование, а избиение младенцев. Вы меня убить хотите аль чего?.. Варька, или я с тобой, или я пошел лучше переоденусь.
— Поднимай саблю, — процедил Андрей. Короткое сражение разгорячило его, и он не собирался останавливаться. Все равно, что слезть с женщины за миг до пика наслаждения.
— Андрий Николаич, — влезла Варвара между ними. Андрей никогда не любил встречаться взглядом с ее косыми глазами, но сейчас она вызывала у него особенное отвращение. — Вы на Степку сильно не грешите… он не страсть какой хороший фехтовальщик. Если и дальше так пойдет, кто-то уйдет покалеченным… И… и я боюсь, что не вы.
— Пошла отсюда, кыш!
— Андрий Николаевич, мы потеряли Силаша, а… а за Степку пан тоже будет зол на вас.
Плюнув, Андрей вогнал карабелу лезвием в газон. А когда гнев унялся, он почувствовал внутри лишь пустоту, в которую он проваливался все глубже и глубже.
Наедине с новгородцем Андрей чувствовал себя крайне неуютно. Услышав шум, он отвлекся от бессмысленной игры в гляделки с Дмитрием и укоризненной надписи в тетради. С радостью оборвав не успевший начаться неприятный разговор, он заставил себя как можно медленнее встать со стула и подойти к окну. Все же вид из кабинета Дмитрия был роскошным. Поместье смотрело прямо на Днепр с высокого холма. Новенький район понемногу застраивали домами и вымащивали дорогами, и как раз по одной из них к воротам новгородца, казалось по ошибке, подъехал ржавый облезлый фургон.
— Ждешь гостей? — оскалился он, радуясь отсрочке. Эмоции Дмитрия выдавали лишь подергивающиеся обрубки пальцев. Непросто контролировать то, чего нет.
«Мое дитя погибло». Эти три слова не собирались никуда деваться. Излишней оказалась в тот момент мысль, что у Дмитрия очень аккуратный и разборчивый почерк. Да и неудивительно, если ты общаешься с миром посредством черканины. Аккуратные, округлые буквы, больше подходящие девице из благородной семьи.
— Моя сестра тоже погибла, — наконец огрызнулся он. Что он мог еще сказать? О чем торговаться?
Он снова перевел взгляд в окно, пытаясь подобрать хоть какие то слова, которые сгладили бы это жалкое впечатление. Правдой было то, что он не хотел ни разбираться с Дмитрием, ни что-либо ему возмещать. Все, что он хотел… А что он, в сущности, хотел?
Из фургона показалась фигура, которую он менее всего ожидал увидеть. Долговязый, сутулый мужчина в картузе всегда напоминал ему гончую в стойке. Подкрутив вислые усы, он поднял голову, морщась, как от яркого солнца, и посмотрел прямиком на окна в кабинете Дмитрия. В тот же момент с ворот кулем свалилась какая-то черная птица, сидевшая там весь вечер, как статуя.
Максим Богданович. Щука. Последний рыцарь, оставшийся в этом мире после смерти Винцентия.
Отвернувшись от окон, он открыл пассажирскую дверь и подал кому-то руку. Долю секунды Андрей недоумевал, зачем он подает руку тощему, грязному оборванцу.
А после потерял дар речи, подобно Дмитрию, и рухнул на ближайший стул.
Мария несла свои грязные лохмотья с гордостью, достойной шелков и бархата. Слипшиеся сосульками волосы обрамляли фарфоровое лицо. Яркие синие глаза смотрели на него надменно и холодно. Это, несомненно, была Мария, но смотрела она на него глазами Николая. Казалось, еще немного — и губы расплывутся в злой усмешке, обнажающей зубы. А трескучий голос разнесет по всему коридору:
Но Мария отвела взгляд. И прошла мимо него, лишь сухо кивнув в знак приветствия. Андрей замер. Следом за ней тенью двигался Максим Щука, надвинув низко на лоб картуз и распространяя вокруг себя запах склепа. В руке молох сжимал старую саблю.
"Прекрасная дева и ее верный пес, — зло подумал Андрей. — К чему этот цирк?"
Мария прошла мимо него, не удостоив даже словом... Андрей сжал зубы и неожиданно для самого себя широким шагом нагнал Марию, оттолкнув с дороги Щуку. Схватив сестру за плечо, он с силой заставил ее развернуться:
— Даже не поздороваешься, сестрица? — прорычал он. — Я по тебе соскучился, знаешь ли.
Подбородок обожгло холодным прикосновением сабли.
— Убери его отсюда, пока я этого не сделал сам.
— Андрей, я прошу тебя, — сказала Мария, кивнув Щуке за его спиной. — Я приехала сюда с официальным визитом, а не в гости. Поговорим после того, как я встречусь с новгородцем.
В ее голосе ему послышалась не то усталость, не то раздражение. Он даже не заметил, как куда-то делась сабля. Необычайно вовремя, щебеча какие-то светские глупости, из коридора вынырнула Филиппа. Андрей заставил себя разжать пальцы. Выдавив из себя улыбку (скорее злобный оскал) Филиппе, он церемонно поклонился сестре, развернулся на каблуках и вышел.
Уже за поворотом коридора он остановился и с силой потер лицо ладонями. Вся эта сцена, казалось, ему приснилась. О реальности случившегося напоминал лишь запах Марии, витавший в воздухе. Гораздо более сильный, чем запах склепа, гораздо более сладкий и притягательный, чем звериный запах Веры или приторный аромат миндаля, исходивший от волос Филиппы.