Ха, спор у нас с Коляном вышел на эту тему. Я ему говорю:
— Этот соус — «Генц» называется.
— Ты брешешь, я буквы немецкие читать умею. Тут «Хайнц» написано.
— А поэта их знаменитого лирического ты Хайнрих Хайне называешь?
Стушевался Колян. С роду никаких немецких поэтов он никак не называл, ибо не ведал о существовании оных. Спасла Варвара:
— Поэта звали Генрих Гейне. Чем больше узнаю людей…
— Тем больше нравятся собаки, — закончил я строфу. — Когда уходят герои…
— На арену выходят клоуны, — тут же подхватила Варя.
— Эка у вас система пароль-отзыв отлажена, — удивился Коля Неледин.
— Потому что мы — культурные люди.
— Культурные люди улиток не едят, — парировал Колян, явно приревновав меня к Варваре, что я быстро нашёл с ней общий язык.
Под вечер Коля тепло посмотрел на Варю и потащил даму остров осматривать. А я поёжился и в палатку полез. Тем более что воздушная движуха началась. Палатка — лучшее комароубежище. Вот и решил я на досуге и репеллент сэкономить и «Роман-газету» почитать. Пропустил когда-то давно пару номеров. А когда навёрстывать, как не в отпуске?
Ночью явилась ещё одна автомобиль. А что не так? Обыкновенный запутанный русский язык, ничего не выдумываю. В правилах написано: слова, оканчивающиеся на «ль», могут быть как мужской, так и женской породы. Ага, на выбор рассказчика… Так тут она вся кругом женская: за рулём — Тетяна. Серые очи хладным огнём насквозь простреливают. Полуулыбочка-полуусмешечка присутствует. Мол, знаю я вас. С таких как вы глаз не спускай! А сама автомобиль розовая. Морда стальная, горячая. Четырьмя солнцами-фарами в темноту шпарит. Воздух на два мира режет: тот, где уже проехала, и тот, где вот-вот поедет. И Тетяна с этой автомобили вылезла вся такая. Хвосты резинками из-под денежных пачек собраны, торчат в разные стороны. Чёлка смешная на поллба. Вышитый мандалой балахон до колен со шнуровкой заместо декольте.
Впечатлился я об неё, но виду не подал. Полез обратно в палатку сон ночной досапывать. На Коляна напоролся. Тот дрых без задних тапок с улыбкой блаженного. После прогулки с Варюшей. Ну, это он так теперь её во сне называет. Ласково.
Настал новый день, и залил циклон наш остров дождём коварным. Первой в палатку Варя пришла. Призналась, что неуютно ей в избушке одной сидеть. Промозгло, да и крыша протекает. Дождь не истощался, поэтому к обеду подтянулась и Тетяна. Рассказала, что от барабанной дроби по жестяной крыше розовой автомобили у неё приключилась мигрень. А от отощавшего желудка — икота.
— Выручайте, ребята, найдётся галета какая на зуб положить?
Варенька радостно закивала головой. Так они с Тетяной и сдружились, раз уж оказались заодно, в одной, так сказать лодке, то есть, палатке. Короче, в одной упряжке. Поскольку Варенька лично поддержала тему, услужливый Колян метнулся в машину за сидором с консервами. Я решил, что-то рановато наступил «чёрный день», но деваться некуда: самому жрать охота. А вчерашние мидии и улитки вчера же и кончились.
Порылась Тетяна в мешке и поджала губки. Передала Варе. Та взглянула и так же скривилась:
— Тут только тухлец в собственном соку да кишки в томате. А что-нибудь съедобное у тебя есть?
Обиделся я и достал им из кармашка рюкзака по пакетику растворимой овсянки.
— Кипяток сами вскипятите, раз вы такие привередливые. А нам с Коляном сейчас килечка великолепно зайдёт.
Облизнулся улыбчивый Колян. Перспектива ему была в пору. Но Варвара такой волевой бабой Ягой на него зыркнула, что малец тотчас потемнел. Поплёлся под дождь. Теперь то ли костёр разводит, то ли примус кочегарит. Тут уж и я обиделся — отобрали у меня сотрапезника. Зашвырнул сидор с консервами в угол палатки, повернулся к гостьям спиной и уставился на «Роман-газету».
После тихого часа прибыл с материка автобус рейсовый. Ну, это я тогда думал, что рейсовый. На полном серьёзе. Решил даже при случае расписание загуглить. Вдруг пригодится оказия какая. Оказалось: явились дикари, измученные городомором. Целой компанией. Отдыхать на природе нетронутой. Ну, дикари, как есть. Чесслово. Орали-буянили. В момент нассали, насрали, бутылки выпили и разбили о прибрежные валуны. Разбрелись теперь фрики по острову и отсыпаются в траве, кого, где и как сморило. Говорят, у них каждый год так. Задвигают Москву, Петербург, Воронеж и отправляются в поход на любимое место. С комузом, кубызом и балаганом. Оставляют после себя природу истроганной, надруганной. И подметальщик за честно́й компанией один единственный. И звать его ветер.